Книга Пятьдесят оттенков любви. Свадьба и развод по-русски - Ляля Брик

— Но как? — спросила почти побежденная Катя.

— Давай завтра пригласим Павла, и пусть он посмотрит, как мы занимаемся любовью.

— Ты с ума сошел! — слетел с губ Кати громкий вопль.

— Вот видишь, фантом не желает от тебя уходить. Он вцепился в тебя, как клещ, и держит тебя в заложниках.

Несколько минут в комнате властвовала тишина. Через открытое окно не врывались никакие звуки; и город и море со всеми своими обитателями спали крепким сном.

— Хорошо, я согласна, — вдруг едва слышно прошелестел голос Кати.

Утром, едва проснувшись, она сразу же попала в шершавые объятия тревоги. Одна и та же мысль о том, какое испытание ей сегодня предстоит, словно назойливая муха, постоянно жужжала в голове, не позволяла расслабиться ни на миг. Зачем она согласилась, что заставило ее пойти на этот безумный шаг?

Она посмотрела на спящего Артура, равномерно гоняющего через нос потоки воздуха, и тоже выпустила из себя тяжелый ком вздоха. Какого странного человека все же послала ей судьба… Она, так и не может определить, как же ей к нему относиться? Порой он вызывает в ней прилив такого горячего упоительного чувства, что она готова отдать ему всю себя целиком, а порой ей просто невероятно хочется — вот как сейчас — вонзить в его голую грудь всю обойму своих десяти остро наточенных коготков.

Артур продолжал негромко, но очень равномерно, словно метроном, сопеть, а Катя все никак не могла определить, что же ей делать? То она твердо решала, что никакого представления давать не будет, то вдруг передумывала — если она не пойдет на это, значит, ей никогда не бывать свободным человеком.

Но вот зачем ей свобода — это был тот вопрос, который также не давал покоя. Что она будет делать с этим экзотическим блюдом, как часто и с какой приправой употреблять? Будет вести такую же жизнь, как Зина? Но об этом даже помыслить страшно, не то, что уж претворить все это на практике. Да ей это и совсем не хочется. Но и отступить она тоже уже не может. Но почему не может — ей самой не совсем понятно. Но она всем своим нутром ощущает: обратной дороги для нее нет, путь в прежнее существование отрезан, как телефонный провод, связывающий ее с прошлым. А вот куда ведет ее новая дорога — это еще более непонятно нежели то, что случилось с ней за эти удивительные дни.

Внезапно ею овладело раздражение. Она тут мучается, словно принц Гамлет, от неразрешимых противоречий, а тот, кто бросил ее в этот омут неопределенности, словно младенец после того, как ему дали грудь, спит безмятежным сном. В сердцах она сдернула с младенца одеяло, явив миру ничем незащищенную мужскую плоть. Невольно ее взгляд притянул пенис Артура. Как и его хозяин, он еще не проснулся и лежал сморщенный и безвольный. Она вложила его в свою ладонь и тут же ощутила, как что-то зашевелилось в нем, как какие-то электрические импульсы стали пробегать по нему, словно по включенному в сеть прибору, как начал крепнуть и напрягаться еще секунду назад вялый и безжизненный ствол. А еще через мгновение она уже оказалась под Артуром. Его жадные губы стали лакомиться темными маслинами, мгновенно выросшими на плодородной почве кончиках ее грудей, затем они пустились в длительный каботаж по лагуне ее влагалища, приставая то к одной бухточке, то к другой. Катя почти моментально, словно сосуд, поставленный под мощную струю, наполнилась до краев горячей лавой желания. Артур, чутко уловив ее состояние, смело и быстро направил свой член в узкое и темное ущелье. Теплые волны удовольствия, как обычно, носились по ней, как ураганы по морским просторам, и все же на этот раз их прилив был не таким обильным; предстоящий экзамен на приверженность к свободе не давал ей покоя и мешал целиком сосредоточиться на акте любви.

Потом они стояли под душем. Катя ласково водила руками по его телу, обильно покрывала мыльной пеной его член и мошонку, зная, что эта гигиеническая процедура доставляет ему особенно сильное удовольствие. Артур в ответ массировал мочалкой ее груди, растирал ягодицы с заходом и долгой остановкой на привал в промежность.

— А может, не стоит делать то, что мы задумали? — вдруг с последней надеждой спросила Катя.

Артур пожал плечами, которые без устали бомбардировали струи воды.

— Это тебе решать, — сказал он. — Если ты хочешь сохранить внутри своего сознания эту перегородку, то не приглашай Павла. Но учти, в таком случае она останется у тебя на всю жизнь. А, не сломав ее, ты никогда не будешь свободной. Нельзя быть свободной наполовину, либо ты свободна, либо — нет.

Катя понуро склонила голову. Она отнюдь не была уверена, что так уж сильно жаждет обрести эту самую полную свободу, тем более такой дорогой ценой; ей для ее скромных нужд вполне хватила бы и половинка этого самого бесценного дара, но возражать Артуру не посмела. Она никак не могла понять, что же с ней все же творится. Та самая свобода, которая и была-то не особенно нужной, с которой она-то и не знала, что делать, как с купленной по дешевке на распродаже вещью, вдруг обрела для нее какаю-то безмерную ценность, подобно простому незамысловатому предмету, который ничем не примечателен, но особенно дорог, так как напоминает о близком человеке или знаменательном событии в жизни.

— Хорошо, будь по-твоему, — тяжело вздохнула она и тут же поперхнулась, так как вода залетела ей прямо в приоткрывшийся для выпуска наружу глубокого вздоха рот.

Словно в качестве компенсации за все ее страдания, за завтраком ее поджидал приятный сюрприз; вместо надоевшего ей Валерия Ивановича за столом расположилась пожилая супружеская пара. Старички были очень аккуратными и очень заботливыми. Пока длилась трапеза, они без конца советовали друг другу попробовать тот или иной кусочек, а, попробовав, подробно обсуждали его вкусовые достоинства и недостатки.

Кате доставляло истинное наслаждение наблюдать за этой парой. При этом она с грустью думала, что им с Петром никогда не приобрести такого благообразия; Петр не обращает никакого внимания на то, что она ест и как вообще справляется с домашними делами. И даже если она однажды надорвется, то он это может нескоро заметить.

Артур куда-то исчез по своим делам, и Катя коротала время на пляже в одиночестве. Она делала героические попытки не думать о предстоящей очередной ломке еще одной перегородки внутри ее сознания, которая отделала ее от свободы. Но ее мысли мало обращали внимания на эти усилия и просто толпами осаждали ее бедный, измученный непосильной работой мозг. Самое не то смешное, не то печальное во всей этой ситуации заключалось в том, что она сама не понимала, зачем ей все это надо, и почему, несмотря на это непонимание, она не в состоянии отказаться оттого, что вызывает в ней столь сильное сопротивление. Ее воображение, как самый заядлый художник, рисовало такие жуткие картины того, что ей предстоит, что, несмотря на раскаленный жарой воздух, по телу Кати то и дело скорой иноходью скакал озноб. Нет, она никогда не сумеет сделать это, лучше подвергнуться любому другому испытанию, любой другой пытке. Будь неладен этот Артур, почему она покорно, как послушная ученица, выполняет все, что скажет ей этот странный наставник? Кто он, в конце концов, такой? Вообразил себя апостолом свободы, нашел в ее лице дурочку, которая из-за того, что испытывает к нему влечение, не может ему ни в чем воспротивиться. А вот она сейчас возьмет, да и передумает. И пусть знает, что она отнюдь не робкая овечка, которая следует за вожаком отары, куда бы он ее не повел.