Книга Размышляя о Брюсе Кеннеди - Герман Кох

— I’m tired .[60]— Он улыбнулся, как бы извиняясь. — No, I’m old ,[61]— продолжил он и, оторвав одну руку от спинки стула, сделал неуверенный шаг в ее сторону.

«Ну вот, сейчас полезет целоваться», — подумала Мириам. Она как-то нечетко представляла себе, наступил ли момент для поцелуев или же его следует отложить на более позднее время.

— I’m drunk .[62]

Он качнул головой и рассмеялся. Смех получался с трудом, казалось, шел откуда-то глубоко изнутри, из-под легких, как мотор, который не заводится, мотор мопеда, к которому и запчасти уже не отыщешь, размышляла Мириам, или как лодочный дизель под половицами капитанской каюты.

— I’m sorry ,[63]— сказал он, хотя смех уже завладел его телом. Выплескивался волнами, сотрясал его, так что он поневоле снова ухватился обеими руками за спинку шезлонга.

Он отсмеялся, но время для поцелуев, увы, миновало — такой момент был, но ушел. Тем не менее он протянул руку и мягко сжал ее пальцы, как совсем недавно сжимал ее раненое колено.

— Как долго вы еще останетесь в Санлукаре? — поинтересовался он.

— До послезавтра, — ответила она. — До воскресенья.

Тогда он спросил, не поужинает ли она с ним в Чипионе завтра вечером, когда у него закончатся съемки на берегу. Он знает там один ресторанчик, без претензий, самый обычный, куда ходят все местные.

«Эль гато».

В устах Брюса Кеннеди название прозвучало как в вестерне, где пыль, сонные мексиканцы, cantina [64]в приграничном городишке, тут же торгуют спиртным, золотом и оружием. Непроизвольно она представила себе сцену, в которой небритый Брюс Кеннеди верхом въезжает на центральную улицу такого вот сонного местечка, — в тот миг она не смогла припомнить название фильма, а потом, уже в своем номере, спрашивала себя, а был ли вообще такой фильм или она его просто придумала.

Его пока не было.

Ей не хотелось появляться там раньше времени, и она прошлась несколько раз мимо ресторана. Он размещался на пересечении двух тихих улочек с приземистыми белыми домишками. Кругом безлюдно, небо, которое, когда она только-только вышла из машины на соборной площади, было розоватым, теперь приобрело неопределенный блекло-синий оттенок, стало почти серым.

У «Эль гато» была своя терраса, но на ней не было видно ни столов, ни стульев. Рядом стояло приземистое сооружение вроде теплицы с блестящими, почти черными, как стекла солнечных очков, окнами, через которые толком не разглядишь, кто там сидит, да и сидит ли вообще.

— Сеньора? — Официант, который направился к ней, когда она в нерешительности остановилась в дверях, выразительно посмотрел на нее. Возможно, эта иностранная туристка ошиблась? — угадывалось в его «Сеньора?». Эту интонацию она не раз слышала и раньше, в барах и ресторанчиках Санлукара, но не в тех, что на морской набережной или на живописных площадях в тени апельсиновых деревьев, а в тех, что неприметно, без каких-либо броских вывесок, затаились в улочках и переулках. Эти бары и ресторанчики, казалось, скорее отпугивали, чем приглашали иноземных туристов, — в них собирались местные жители, где за стаканчиком вина и тарелочкой анчоусов были избавлены от необходимости созерцать шорты и торчащие из них бледные ноги да красные животы.

Официант спросил, желает ли дама что-нибудь заказать.

У стойки бара расположились трое не совсем молодых мужчин, перед ними стояли рюмки, они курили. Справа, высоко в углу, висел телевизор, показывали футбол. Под телевизором сидели еще несколько мужчин. Играли в карты, курили, временами искоса поглядывая на экран.

Ни одной женщины.

Под потолком над баром были развешаны окорока. Висели они и над бильярдом, и над пустыми столиками в глубине, где, как представлялось Мириам, и находился собственно ресторан.

— Я… тут должны были заказать, — растерянно сказала она. — Что-то вроде ужина.

— Мы заказы не принимаем. — В голосе официанта не было неприязни. Возможно, он, подобно множеству испанцев, занятых в туристическом секторе, облегченно вздохнул, когда иностранка обратилась к нему не по-немецки или по-шведски.

— Понимаю.

— Sigame ,[65]— жестом пригласил он следовать за ним. Но направились они не в ту часть, которую она сочла рестораном, а в отдельное помещение с накрытыми столами, где не было ни единой живой души. Над входом надпись — «COMEDOR» .[66]Здесь обошлось без подвешенных под потолком окороков. Вдоль стен громоздились застекленные буфеты, и за их дверцами виднелись кружевные салфеточки, а поверху стояли расписные тарелки. На самой широкой стене висела картина, изображавшая чипионский маяк на закате.

Окон не было.

Внезапно из помещения с телевизором донесся шум — крики картежников по поводу только что забитого гола, визг стульев по кафельному полу, но все перекрыл восторженный вопль телекомментатора. Ей совершенно не хотелось оставаться в этом помещении без окон. Уж лучше вернуться туда, где играли в карты, или, на худой конец, к любителям хереса у стойки бара.

А вдруг он не придет? Конечно, эта мысль все время вертелась в голове, пока она ехала из Санлукара в Чипиону (а может, и раньше, когда стояла перед зеркалом в номере и не знала, что надеть), но никогда так навязчиво, как сейчас.

Она представила себя за столиком с графинчиком вина. Одинокая женщина в ожидании свидания, которое не состоится. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем официант оповестит всех и кто-нибудь из картежников подойдет к ней, несчастной, одинокой иностранке, и пригласит ее выпить с ними?

Тем временем официант смахнул со стола пару несуществующих крошек и отодвинул стул. Отсюда открывался самый лучший вид на картину с маяком.

– ¿Le va bien? [67]

Он взглянул на нее, даже одарил широкой улыбкой и, раскинув руки, шагнул к ней — так ей, во всяком случае, показалось, — но миновал ее и устремился к двери:

— ¡Señor Kennedy! ¡Que gusto! ¿Es para comer? [68]