Книга Серебряный ятаган пирата - Михаил Палев

– Вы уверены, что речь идет именно о ятагане Барбароссы? – спросил я.

– Когда я обнаружил этот документ, то был уверен, что речь идет о какой-либо христианской реликвии: мощах святого или кусочке Креста Господня, – пояснил Камилери. – Но сейчас я полагаю, что речь идет именно о ятагане. Если сэр Оливер Старки действительно был уверен в магических свойствах ятагана, то он неизбежно обеспокоился бы тем, чтобы перенести его в место, исключающее в принципе возможность овладения им мусульманами. Тогда несомненно, что упомянутый в хронике дворянин из Тулузы и есть тот самый брат Тренкавель. К сожалению, среди списков рыцарей ордена того времени я не нашел никого по имени Тренкавель. Не было человека с таким именем и среди мальтийских солдат и командиров, не принадлежавших к числу рыцарей ордена. Вот такая загадка!

– Если рыцари действительно перенесли ятаган в могилу Тренкавеля, как предлагал сэр Оливер Старки, то эта могила должна находиться не на обычном кладбище, а в какой-нибудь надежно охраняемой крепостной часовне, – заметил я.

– Или в месте, охраняемом священной традицией! – продолжил мою мысль Камилери. – Как нельзя лучше для этого подошел бы кафедральный собор Святого Иоанна. Под полом собора захоронены триста пятьдесят шесть прославленных рыцарей. В соборе похоронены двадцать шесть из двадцати восьми Великих магистров ордена, а особо прославившиеся двенадцать Великих магистров лежат в крипте собора. Там же, в крипте, захоронен сэр Оливер Старки в знак признания его заслуг во время Великой осады. Сэр Оливер – единственный рыцарь, захороненный в крипте собора. Кроме того, во внутреннем дворе собора находятся могилы двухсот пятидесяти шести рыцарей, погибших во время Великой осады. Но ни в одной из этих могил: ни в соборе, ни во дворе, ни в крипте – не захоронен человек с именем или титулом «Тренкавель».

– Может быть, это прозвище? – предположил Тавров. – Похоже, что имя французское… Что оно может означать?

– Господа, давайте не будем заниматься предположениями, а остановимся на известных фактах, – предложил я. – Что касается фамилии Тренкавель, то в Южной Франции, в Лангедоке, был такой могущественный род виконтов Тренкавель. Прославились они тем, что имели весьма обширные владения, города Альби, Безьер и Ренн-ле-Шато, известные центры ереси катаров, а также с двенадцатого века им принадлежали земли графов Каркасонских. Тренкавели слыли ярыми защитниками катаров. За что и поплатились.

– Да, вполне возможно, что речь идет о представителе этого рода! – оживился Камилери. – А вы, похоже, хорошо знаете историю рода Тренкавелей. Откуда?

– Я изучал историю катаров, когда писал роман о поисках спрятанных ими сокровищ, – ответил я. – Основателем рода считается герцог Гаскони с характерным именем Люпус, то есть «волк». Жил он в восьмом веке, одно время был вассалом Карла Великого. Род достиг могущества к двенадцатому веку. Хотя генеалогическое древо Тренкавелей, которое я видел, начинается от виконта Альби Атона, жившего на рубеже девятого и десятого веков. Кстати, могучие, до сих пор производящие впечатление двойные крепостные стены Каркасона построены именно одним из Тренкавелей. Собственно, сами Тренкавели не были катарами: просто провозглашенный римским папой крестовый поход против «альбигойской ереси» был прекрасным поводом для традиционно жадных и бедных французских королей захватить владения в богатом Провансе. Тренкавели всего лишь защищали свои родовые земли. Но в этом не преуспели: в 1229 году виконта Тренкавеля изгоняют в Арагон: арагонские короли были родственниками Тренкавелей, а арагонский король Педро Второй даже погиб в сражении с крестоносцами, защищая своих родственников. В 1247 году капитулирует последний оплот Тренкавелей в Лангедоке – город Безье. После этого история рода виконтов Тренкавелей, потерявших все свои владения, прекращается. Но это не значит, что род угас. Скорее всего, Тренкавель, похитивший ятаган Барбароссы, носил другое имя, а Тренкавелем назывался, дабы подчеркнуть свое происхождение от легендарного рода. Хотя не факт: возможно, он принял имя Тренкавель из уважения к этому роду или в знак презрения к заклятым врагам Тренкавелей французским королям. Важно вот что: если он преклонялся перед памятью Тренкавелей или происходил из этого рода, то, несомненно, являлся уроженем Окситании, то есть Южной Франции, включающей в себя Прованс, Дром-Вивере, Овернь, Лимузен, Гиень, Гасконь и Лангедок. Или из тех районов итальянских Альп и испанских Пиренеев, где говорили на окситанском языке. А ведь члены Мальтийского ордена объединялись по языкам! Что, если поискать его следы среди рыцарей конкретного «языка»?

– Да, это мысль! – согласился Камилери. – Надо порыться в материалах, касающихся рыцарей Прованса. Если найду что-нибудь интересное, то немедленно свяжусь с вами.

Мы обменялись номерами мобильных телефонов и расстались. Мы с Тавровым зашли в знакомое кафе, заказали «тэйкофф», взяли по банке «Лашко» и в ожидании заказа расположилсь у входа в кафе на улице: там стояли два стула, на которых в отсутствие клиентов отдыхали повара.

– Надо будет завтра искупаться, – предложил я. – А то все-таки осень, вдруг погода испортится.

– Да, пожалуй, – согласился Тавров. – Вроде пауза выдалась.

* * *

Утром мы с Тавровым позавтракали яичницей, бутербродами с маслом, выпили по чашке привезенного из Москвы кофе «Московская кофейня на паях» и отправились на пляж.

В принципе, при желании купаться можно было прямо в Слима-крик: за оградой набережной виднелась лесенка для тех, кому не терпится искупаться в десятке метров от отеля, тычась головой в многочисленные лодки. Таковых любителей не наблюдалось, да и мы не рискнули «открывать сезон» в этом месте, а потому направились через Слиму с таким расчетом, чтобы выйти на берег моря в районе Слима-пойнт. Нам удалось не заплутать в узких, поднимающихся в гору улочках, и через сорок минут мы оказались на берегу моря возле ресторана, расположенного не то в старом замке, не то в стилизованном под него сооружении. От него тянулся длинный пляж, представлявший собой не очень ровную каменную площадку. Желтый камень казался шершавым и ласковым на ощупь, он нагрелся на солнце, и сидеть на нем было очень приятно. При этом не следовало терять бдительность: пляж, как и улицы Слимы, хранил на себе следы собачьих прогулок. Невзирая на многочисленные плакаты с надписью «Уберите за вашей собакой!», несговорчивые мальтийцы не желали следовать отчаянному призыву, а городские власти, свято веря в силу наглядной агитации, не спешили убирать последствия привитой английскими колонизаторами любви к собачьему племени.

Расположившись у одной из лесенок, по которой можно было спуститься в море, мы обнаружили неприятный факт: несмотря на солнечную теплую погоду, о прибрежные скалы бились довольно приличные волны. Никаким штормом и не пахло, но волна вполне могла так шмякнуть непроворного купальщика об стену, что мало не показалось бы. Так что купание накрылось.

Когда нам наскучило смотреть на море, мы отправились в сторону Сент-Джулиана. Я прочитал на замечательном сайте maltavista, что в Сент-Джулиане есть настоящий ирландский паб, где можно отведать «Гиннесс» и «фиш энд чипс». Паб по расстоянию находился гораздо дальше, чем я рассчитывал, но адрес оказался точным. Однако «фиш энд чипс» нам не подали: сиеста. С двенадцати и до шести даже если вас и впустят в заведение, то не подадут ничего, кроме напитков. Я был настолько возмущен этим, что проклял местные обычаи и выбежал на улицу в поисках другого заведения. Однако везде было то же самое. В конце концов, голодные и злые, мы решили утолить жажду в ресторане на берегу залива Сент-Джулиан-бэй.