Книга Вспомни лето - Элизабет Лоуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сегодня все может быть. Она на грани. А он просто лучился здоровьем. Этот большой, мощный жеребец готов без устали лететь над холмами, реками и препятствиями. Через шесть дней ему представится такая возможность. А до тех пор ей придется сидеть глубоко в седле и крепко держать узду.
Уверенно управляя Девом, Рейн Смит ехала на скаковой круг. Часть лошадей работала вне круга, оттачивая все детали, требующие внимания. Некоторые пребывали в абсолютной неподвижности, которого требовала выездка. Другие занимались тренировкой в перемене темпа. А еще кое-кто пересекал круг в элегантной выездке.
Держась за пределами скакового круга, Рейн поставила Дева так, чтобы начать разминку. В отличие от большинства наездников она не пользовалась хлыстом. Дев не допустил бы ничего подобного. Все свое неудовольствие она выражала с помощью голоса и пяток.
Рейн работала спокойно, говорила с Девом, почти не разжимая губ. Он охотно подчинялся. На малейшее перемещение ее веса он нетерпеливо отзывался движением мышц, а вообще-то у него было горячее желание пронестись миль пятнадцать во время тренировки.
Дев был прекрасно обучен галопу на трудной трассе со сложными препятствиями. Он с азартом предавался этому занятию, что позволило ему войти в десятку лучших лошадей мира. Это подогревало и без того горячий темперамент, но делало его неудобным в выездке.
– Слушай меня внимательно, – пробормотала Рейн сквозь стиснутые зубы, поскольку Дев сильно натягивал уздечку и гарцевал. – Потерпи еще несколько дней. А пока уймись.
Постепенно жеребец перешел на спокойный шаг, потом на рысь, на быструю рысь и выполнил все остальные упражнения. Но от легкого галопа он категорически отказывался. А это было первое указание Рейн. После краткое, почти невидимой борьбы между наездником и лошадью Дев сдался.
Когда Рейн дала команду снова идти шагом. Дев воспротивился. Она стиснула его руками и коленями, потом отпустила. Жеребец пошел прогулочным шагом, и вскоре она попросила его остановиться и замереть. Он наконец подчинился, от расстройства жуя уздечку.
Краем глаза Рейн видела, что Корд неспешно шагает к забору. Кровь бросилась ей в голову, а сердце бешено заколотилось.
Обнаружив внезапную перемену в наезднике. Дев затанцевал на месте.
Тихо выругавшись, Рейн сдавила жеребца ногами.
Звучный голос Корда с легкостью перекрыл приглушенный топот копыт лошадей, работающих на круге.
– Тебя к телефону.
– Потом, – бросила она коротко.
– Это твой отец.
– Папа? – спросила Рейн, недоверчиво глядя на Корда. – Он мне звонит?
– Он ждет на проводе.
Она смотрела на него во все глаза. Отец не звонил ей с незапамятных времен.
Почуяв, что внимание наездника отвлеклось. Дев пошел боком, потом запрыгал как козел. Кляня себя на чем свет стоит, Рейн обуздала Дева.
– Он не в духе, – сказал Корд, с восхищением наблюдая за непокорным жеребцом. – Не нравится выездка, мой мальчик? – Голос Корда стал волнующим и бархатным. – Я не виню тебя ни капельки. Дрессура – это для людей, которые любят заборы и правила.
Рейн удерживала Дева на расстоянии десяти футов от забора. Он сопротивлялся, желая подобраться поближе к чарующему голосу. Осторожно, но настойчиво она вела его к выходу.
Корд шел вдоль забора с другой стороны, разговаривая с жеребцом на ходу. Дев прядал ушами.
– Держу пари, ты настоящий черт, когда доходит до дела, – бормотал Корд. – Проходишь дистанцию без всякого хныканья. Твоя хозяйка когда-нибудь разрешит тебе завести жеребят или она собирается держать тебя в узде всю жизнь?
Как только Дев прошел в ворота. Корд схватил его под уздцы. Неподвижно застыв, жеребец уставился на него влажными карими глазами.
– Попроси оператора номер одиннадцать, – пробормотал Корд. – А я позабочусь о Князе Тьмы.
Если бы на его месте был кто-то другой, Рейн отказалась бы. Да и Дев не стоял бы так смущенно и не рассматривал красивое лицо.
– Ты такой же дурной, как я, – пробормотала она Деву. – Идиот.
– Что? – спросил Корд.
– Ничего.
Она соскользнула с огромной лошади и приземлилась возле Корда.
– Если Дев окажется тебе не по зубам, – раздраженно сказала она, – пеняй на себя.
Пропустив ее слова мимо ушей, он повел Дева к конюшне, нашептывая успокаивающие слова.
Несколько секунд Рейн смотрела на своего жеребца.
Потом выбросила все из головы и побежала к телефону, теряясь в догадках, что случилось в ее семействе. Она схватила трубку и попросила оператора номер одиннадцать.
Пока ее соединяли с отцом, она мысленно перебрала все .возможные несчастья.
– Папа, – торопливо сказала она, услышав его голос, – что стряслось?
– Ничего. Я только хотел сообщить тебе,! что мы с матерью и твоими родными приедем на Игры.
– Ты попытаешься приехать? – с сомнением спросила Рейн.
– Я приеду. Малышка Рейн.
Она печально засмеялась и покачала головой.
– Я уже не малышка.
– Ты никогда и не была ею, – обронил он с сожалением. – Ты хотела быть такой же взрослой, как братья и сестры.
– Кстати, у братьев все в порядке?
– Конечно. Мы приедем все вшестером.
– Вряд ли, – сухо сказала она. – Вы никогда не были вшестером с тех пор, как Уильям состарился и больше не мог водить машину.
– Просто у нас появился повод собраться всем вместе. Я не собираюсь пропустить твое участие в Олимпиаде, Рейн.
Она тяжело вздохнула. До сих пор отец всегда подстраховывал свои обещания фразой; если смогу.
– Ты не должен, – спокойно сказала она. – Еще представится случай посмотреть на меня.
– Да нет, малышка. Если я не увижу тебя на всемирных соревнованиях на этот раз, другого шанса не будет.
Слушая отца, Рейн открывала нечто новое в самой себе. Она устала от кочевой жизни, от бесконечных тренировок, от соревнований, от волнений…
Конечно, она все еще ожидала Олимпийских игр, все еще ужасно хотела соревноваться и победить. Но отец прав. Она жаждет всемирных соревнований в последний раз.
– Откуда ты знаешь? – прошептала она. – Я только сейчас об этом подумала.
– Мы с тобой очень похожи. Только ты гораздо красивее. Как жаль, что я так поздно прозрел. Но больше я не повторю свою ошибку. Увидимся, Малышка Рейн. Я люблю тебя.
От потрясения она не могла вымолвить ни слова. А когда наконец прошептала: «Я тебя тоже люблю», – отец уже повесил трубку.
Она стояла, слепо глядя во двор.