Книга Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Арчер Коэн

Он пригласил ее присесть на кожаный диван, она неуверенно опустилась на скрипнувшие подушки.

– Кто вы и почему Беренски послал вас ко мне?

Она заговорила так, будто они находились где-то в официальной обстановке:

– Я доктор Афина Фаулер. Я пытаюсь разузнать про убийство гражданина Соединенных Штатов, и Рикардо подумал, что вы, может быть, сумеете мне помочь.

Ее слова явно пришлись ему не по вкусу.

– Тогда идите к тем, кто ищет погибших или пропавших аргентинцев, к «матерям площади Майо». У нас с благословения Дядюшки Сэма убито тридцать тысяч человек, и их семьи тоже хотят знать, что же такое произошло! Такова реальность здесь, в Аргентине.

Она постаралась говорить ровным голосом, хотя внутри у нее все закипело:

– Реальность – понятие широкое и глубокое, сеньор Ривера, и никуда нам от нее не деться. Если вам угодно поговорить о несправедливости, то давайте начнем с нас, то есть с вас и с меня. Зачем вы десять минут назад прижимали того человека к стене?

Услышав ее вопрос, он сначала напрягся, а потом вдруг весело смягчился:

– Ну и хваткий же вы человек, друг Беренски. Хотите выпить? – Он налил ей стакан красного вина. – Соды? – добавил он вежливым тоном.

– Пожалуйста.

Он плеснул в вино немного сельтерской. Пузырьки вина с сельтерской покалывали язык и освежали. Афине приходилось напрягаться, чтобы разбирать, что он говорит. У него был жуткий местный акцент, речь изобиловала лунфардо, помочь с которым не может ни один испанский словарь, но, невзирая на сленг и резкое смазывание окончаний, нельзя было не заметить, что попытки самообразоваться не прошли для него даром.

– Ну ладно, расскажите, откуда вы знаете Беренски. Вы тоже журналист?

– Нет. Я преподаю в Джорджтаунском университете, округ Колумбия.

Она рассказала, как познакомилась с Рикардо, не скрыв, что ни посольство, ни ФБР не стали ей помогать. Она знала, что в мире, к которому принадлежал Качо, заверенное печатью официальное положение не значило ровно ничего, и с облегчением подумала, как хорошо будет поговорить без обиняков.

– У пострадавшего были жена и дочь, – закончила она, вспомнив, как это облегчило ей общение с Кармен Амадо. – Их я и представляю.

Он продолжал как бы ненароком расспрашивать ее, где она остановилась, с кем в городе встречалась. Что-то в самом физическом присутствии Качо завораживало – она чувствовала в нем человека, который и раньше много раз делал это. И мог не моргнув глазом повторить все сначала. «Он очень опасен, – предупреждал Рикардо. – Он убил кучу фашистов». А сейчас он потянулся открывать ставни, чтобы впустить в комнату дневной свет, и казался таким обыденным и совсем домашним.

– Хорошо, теперь расскажите мне про это убийство, – проговорил он, усаживаясь на кожаное кресло напротив, – и почему вы пришли ко мне.

– Жертвой был человек, которого звали Роберт Уотербери. Его убили в этом районе. – Она смотрела на его лицо, стараясь уловить реакцию на свои слова, но ничего, кроме сосредоточенного внимания, не видела. – Рикардо сказал, что вы много знаете о том, что происходит здесь в округе.

Он наклонил голову:

– Я об этом слышал. Где-то на Авельянеде из одного гринго сделали котлету. Сожгли машину, по-моему, нашли несколько мелков кокса…

– Полиция думает, что речь идет о разборке между наркодельцами.

– Как у вас получается с полицией? С кем вы работаете?

– С комиссаром Фортунато из бригады Сан-Хусто. – Она наблюдала за его лицом, но лицо Качо ничего не выражало. – Вы знаете комиссара Фортунато?

Качо потянулся за содовой и, наливая себе воды, скосил на нее глаза:

– Очень немного. Так, больше по его репутации. – Он откинул голову и изучающе посмотрел на нее, потом сменил тему: – Вы спортсменка, верно?

Неожиданный вопрос удивил ее и польстил.

– Я бегунья.

– На какую дистанцию?

– Марафон.

Он поднял брови и, как бы оценивая услышанное, заметил:

– Я догадался, что вы спортсменка, по тому, как вы двигаетесь. Как сели на диван. Вы управляете своим телом. Есть такие люди.

– Вы очень наблюдательны.

– В моей профессии нельзя не быть наблюдательным. Наблюдай, собирай информацию. В этом разница между теми, кто гниет в могиле, и теми, кто дышит свободным воздухом. В этом – и в везении. Но теперь вы заинтересовали меня этим гринго, которого замочили. Что он делал в Буэнос-Айресе? Зачем кому-то понадобилось его мочить?

– Он был писателем, собирал материал для новой книги. Очень может быть, что сам, того не зная, вляпался в какую-то историю.

– Несомненно. – Он презрительно прищелкнул языком. – Boludo! Дурак! – Он покачал головой, потом вздохнул. – Видите, Афина, это я спрашиваю вас. Простите, что отнял у вас время.

Она почувствовала, что он пытается ускользнуть от нее:

– Ну что вы. Все в порядке. Но вы сказали, что знаете Мигеля Фортунато по его репутации. А какая у него репутация?

Качо повел плечами и ответил не сразу:

– К палачам его не относят. В маленьких спектаклях, якобы заканчивающихся перестрелкой, в которой muchacho между делом шлепают, замечен не был. Он неплохой человек. Не стоит забывать, конечно, что он полицейский.

Она подумала, как бы поделикатнее спросить:

– Он… он договаривается с людьми?

– Chica! Ведь он комиссар!

– То есть? Что это значит?

По его взгляду она поняла, что для него ответ на такой глупый вопрос будет просто сотрясением воздуха.

– Я вот что скажу вам: расследование вести он умеет. И прекрасно знает свой район.

Его слова она восприняла как санкцию на сотрудничество с Фортунато, и это подняло дух. Просто, может быть, ему приходилось идти на маленькие компромиссы, чтобы дорасти до своего поста. Может быть, не было иного пути.

Перед ней, скрестив ноги и положив подбородок на руки, сидел и смотрел на нее преступник. Она понимала, какой экзотической должна казаться ему встреча с ней, во всяком случае не менее экзотической, чем была для нее. Ей никогда раньше не приходилось встречаться с революционером, или террористом, как их называли в то время.

– Рикардо говорил, что вы знаете друг друга с семидесятых. – Она остановилась, потом как бы подсказала: – Ну, что вы оба были в Ejercito Revolucionario del Pueblo.

Вопрос явно не обрадовал его, и он сердито посмотрел на нее:

– Да. Мы, а с нами еще шесть сотен дураков против сил безопасности в четыреста тысяч человек. В среднем нам было года по двадцать три.

Она представила, как несколько сотен юнцов бросили вызов целому государству, и ей стало дурно, потому что она по себе понимала всю безнадежность такого шага, но вместе с тем не могла не испытывать своего рода благоговения перед сидевшим напротив человеком, как будто он олицетворял что-то безмерно глубокое и таинственное.