Книга 1977. Кошмар Чапелтауна - Дэвид Пис

Вою:

– Мой любимый стоит на балконе…

Она взяла меня за волосы и прижала лицом к подоконнику:

– Он снова убьет, уже совсем скоро. Видишь луну? На лице – дождь, в желудке – ночь, в глазах – черная луна.

– Я знаю, я знаю.

– Знаешь, но ты его не остановишь.

– Я не могу.

– Можешь.

Они достали из ящиков мои кассеты, размотали пленку, распустили ее по ветру, мои книги, мои детские преступления, разодрали их на кусочки —

Рыдая:

– Мой любимый стоит на балконе…

– Ты знаешь, кто он.

– Не знаю. Это может быть кто угодно.

– Нет не может. Ты знаешь, что не может.

А потом она покрыла мой рот своим и начала высасывать мое дыхание. Я давился ее языком.

– Трахни меня, Джек. Трахни, как раньше.

Я оттолкнул ее, крича снова и снова:

– Ты мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая-я!

Шепчет:

– Нет, Джек. Это ты – мертвый.

Они подняли меня с пола, отнесли в спальню и уложили в постель. Кэрол гладила меня по лицу, Эдди ушел, моя Библия была открыта:

«И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут».[18]

– Мы тебя любим, Джек. Мы тебя любим, – пели они.

Не сдаваться, еще не время.

В последние дни.

* * *

Звонок в студию: Этот мужик, Муди, он же, вроде начальник Отдела по борьбе с порнографией в Скотленд-Ярде, да?

Джон Шарк: Бывший, да.

Слушатель: И все это время он брал взятки и оказывал содействие порнодельцам. Невероятно, бля.

Джон Шарк: Да, это вам не «Диксон из Док Грина».[19]

Слушатель: Хотя неудивлюсь, если он сам там снимался. Чертовы мусора. Аж противно.

Передача Джона Шарка

Радио Лидс

Суббота, 4 июня 1977 года

Глава седьмая

Я просыпаюсь от белесого сна, один в пустой постели Дженис, один в ее пустой кровати, один в ее пустой комнате.

Утро субботы, 4 июня 1977 года, два часа беспокойного сна, восход жаркого солнца.

Я дотягиваюсь до радио, включаю его:

– Трое полицейских застрелены в Ольстере, задержанный обвиняется в убийстве Найрака, забастовка Ассоциации независимых телеканалов продолжается, шотландские фанаты прибывают в Лондон, Гамбургская футбольная команда покупает Кигана за полмиллиона, ожидается, что температура достигнет 70 градусов по Фаренгейту.

А может, и больше.

Я сижу на краю кровати, голова начинает просыпаться:

Красные фонари, пистолетные выстрелы, отделения раковых больных, лагеря смертников, трупы под бежевыми плащами, кошмарные комнаты с мертвецами.

Я надеваю ботинки, выхожу в коридор и начинаю колотить в дверь Карен Бернс.

Глотаю воду, захлебываясь водой черной реки.

Кит Ли, еще один спенсерский кадр, в джинсах, без рубашки:

– Тебе чего, блин?

– Дженис не видел?

Карен лежит в кровати на животе, Кит оглядывается по сторонам:

– Это по работе или по личному?

Я заталкиваю его обратно в комнату.

– Это не ответ, Кит. Это вопрос.

Карен поднимает голову:

– Вот черт.

– Я знаю, что вы сделали с Кенни. Это стоило вам его доверия.

Я бью его по лицу и говорю:

– Кенни трахал Мари Уоттс за спиной Бартона. Трахни чужую женщину – и с тобой будет то же самое.

Карен натягивает на голову грязную серую простыню и поворачивается ко мне своей белой задницей.

Кит трет щеку и показывает на меня пальцем:

– Да, ну ладно, я постараюсь не забыть об этом в следующий раз, когда сюда постучится Эрик Холл или Крейвен.

Я смотрю ему прямо в глаза, не отрываясь.

Он отводит взгляд, кивает сам себе.

Что-то не то с ним, с нашим Китом, и дело не только в том, что Кенни получил по заднице.

Но черт с ним.

Я стаскиваю простыню с Карен Бернс: белая женщина, двадцать три года, судимая за проституцию, наркоманка, мать двоих детей. Я хлопаю ее по заднице.

– Где Дженис? Где она, черт побери?

Она переворачивается на спину, одной рукой прикрывая свою лохматку, другой пытаясь ухватить простыню:

– Отвали, Фрейзер. Я ее с четверга не видела.

– Разве она вчера ночью не работала?

– Да хрен ее знает. Я же говорю: я ее не видела.

Я набрасываю на нее простыню и поворачиваюсь обратно к Киту:

– А Джо?

– Что, Джо?

– Что-то он затихарился.

– Он уже неделю не выходит из комнаты.

– Из-за того, что случилось с Кенни?

– Ни хрена. Год с двумя семерками.

– Ты что, веришь в астрологию?

– Я верю в то, что вижу.

– А что ты видишь, Кит?

– Миллионы маленьких апокалипсисов и кучу тупых толкований.

Я смеюсь:

– Флаг повесь, Кит. Юбилей все-таки.

– Отвали.

– Очень патриотично, – говорю я и закрываю дверь в их маленький мирок, загаженный кучами дерьма.

В замке поворачивается ключ, скрипит дверная ручка.

Вот и она, уставшая и затраханная.

– Что ты тут делаешь?

– Я же сказал тебе, я ее бросаю.

– Не сейчас, Боб. Только не сейчас.

Она уходит в ванную, захлопывая за собой дверь.

Я иду за ней.

Она сидит на крышке унитаза и плачет.

– В чем дело?

– Отстань, Боб.

– Скажи мне.

Она сглатывает, пытаясь сдержать рыдания.

Я сижу на полу, держу ее за подбородок, спрашиваю: