Книга У меня живет жирафа - Екатерина Вильмонт

– Таня, в примерках мужчины вообще ничего не смыслят, да задурим мы ему голову. Не волнуйтесь.

Платье сидело идеально.

– Ну еще бы, такая фигура. А сверху накинем пелеринку.

– Ой, как красиво… Ия, вы волшебница.

– Все, можете показаться вашему папе.

Девушка вышла из примерочной.

– Вот, папа, смотри.

– А эта хрень с капушоном зачем? – он так и сказал «капушон».

– Папа, я надену ее, если будет холодно, а потом сниму.

– Сейчас сыми!

Ия помогла Тане снять пелеринку.

– Богато! Ничего не скажешь! А у тебя, дочка, оказывается, фигура что надо! Жаль, мордашка подкачала.

– Что вы такое говорите! – возмутилась Ия.

У Тани между тем глаза были полны слез.

– Что есть, то и говорю! Пусть знает, что красотой не блещет, и мужа своего ценит.

– Вы совсем не любите вашу дочь? Тогда зачем вы сюда приехали? Говорить ей гадости? А в день свадьбы вы с утра тоже будете ей говорить такое? – вдруг страшно разозлилась Ия.

– Да я ж только правду говорю. Ты вот красавица с мордочки, а фигура у тебя не очень, длинная и тощая.

– Вы знаете, на вкус и цвет товарищей нет. А Таня в день свадьбы будет такой красивой, что вы ахнете.

Таня от испуга сжала руку Ии.

– А знаете почему? Потому что избавится от вашей тирании.

– Смелая девушка, – с угрозой в голосе произнес папаша.

– Просто я тоже говорю правду, как вы. Вам эта правда не нравится, а нам тоже не нравится ваша правда.

– А ты мне нравишься, норовистая лошадка! – И он как-то плотоядно ухмыльнулся. – И платье красивое. Даю добро.

Ах ты, сволочь, подумала Ия, добро он дает, капушон несчастный!

Наконец они ушли.

– Ийка, ты спятила? – накинулась на нее Аня. – Он же тебя может в порошок стереть!

– Ничего, как-нибудь, меня просто захлестнуло ненавистью. Капушон!

– Ага, я тоже отметила. Давай будем звать его Капушон.

– Давай. Но как можно на людях так говорить о дочери? Это ж каким носорогом надо быть.

– А он, между прочим, тут о тебе все расспрашивал. Видать, запал.

– А что спрашивал?

– Ну, замужем ли ты…

– А ты что сказала?

– Правду, что в разводе… Еще спросил, есть ли у тебя мужик. Я сказала, что не в курсе. Но поклонников много. Ох, Ийка, чует мое сердце, ты еще с ним хлебнешь.

– Да что я с ним хлебну? Сдам платье, и прощай, Капушон!

– Хорошо бы так…

– Ой, Ань, вечно ты что-то придумаешь.

Тут запищал Иин телефон. Пришла эсэмэска от Голубева: «Любимая, можно я приеду в восемь?»

Она ответила: «Ура! Но лучше в девять».

– Твой?

– С чего ты взяла?

– А ты вон как заулыбалась… Смотреть приятно.

Но тут явилась очередная клиентка.

Голубев принес ей букет пестрых астр.

– Люблю астры, – улыбнулась она, целуя его. – Но мне от них всегда немножко грустно.

– Почему?

– Потому что астры – это конец лета.

Я зиму не люблю.

– Да, московская зима – это противно. Но можно поехать за город, походить на лыжах…

– Вы голодный?

– Признаться, да. Но, может быть, мы сходим куда-то поужинать, чтоб тебе не возиться?

– Нет, у меня есть ужин, я утром приготовила. Как чувствовала, что вы придете.

Она принялась накрывать на стол. Он обожал смотреть, как она снует по кухне, что-то достает, хлопает дверцей холодильника, гремит сковородкой, у нее все это получалось легко, ненатужно и очень красиво. На ней было легкое домашнее платьице какого-то удивительно красивого и невульгарного желтого цвета, восхитительно оттенявшего смуглую кожу.

– Какое красивое платье… Цвет дивный.

– Да, дюшес.

– Что дюшес? – не понял он.

– Цвет называется дюшес. Цвет груши.

Он встал, подошел к ней сзади, обнял, поцеловал голубую жилку на шее.

– Ты мое счастье, – прошептал он.

Она, не отрываясь от сковородок, погладила его по щеке.

– Садитесь. Все готово. Вина хотите?

У меня чудесное чилийское вино. «Тарапака» называется.

– Белое?

– Да. Сухое.

– Хочу. Ты ж не прогонишь меня до утра?

– Вы со мной кокетничаете?

– Отнюдь. Просто я не уверен, что…

Я должен буду тебя огорчить.

У нее упало сердце.

– Что? Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто я вынужден буду уехать на целый месяц.

– Куда?

– Далеко. В Латинскую Америку. Буду снимать для канала программу о жизни бывших нацистских преступников в Аргентине. Мне это очень интересно…

– А вы один едете?

– Нет, со съемочной группой.

– А Нина Бронникова тоже едет?

– Да. А почему ты спросила?

– Просто так…

– Ты что, ревнуешь меня? К Нине?

– Да. Ужасно. И буду мучиться. Весь месяц.

– Дурочка! Жирафенок мой глупенький!

Я только тебя люблю. Запомни, только тебя.

– Но ведь у вас что-то было с Ниной, я знаю!

– Как ты можешь знать, чудачка, то, чего не было?

– Я чувствую.

– Ну, придумать себе можно любую страшилку. Хочешь терзаться ревностью, терзайся, – рассердился вдруг он. – Я же вот не задаю тебе вопросов про твоего деверя, хотя меня это тоже мучает.

– Но я в Москве, а мой деверь сейчас спасает людей на Дальнем Востоке, а вы с Ниной будете там вместе… И она тоже будет вас ревновать ко мне, и вы, чтобы доказать ей, что она ошибается, будете с ней спать, тем более вы вряд ли целый месяц сможете обойтись без женщины.

Он был крайне озадачен.

– Девочка моя родная, я только тебя люблю. Поверь ты мне.

– А я верю. Но спать с ней вы будете.

И потом у вас с ней столько общего… работа… Но пусть… Просто помните, что я буду мучиться, потому что люблю вас больше жизни и кроме вас у меня никого нет и никто мне не нужен.

И все, мы закрыли эту тему. Когда вы едете?

– Через неделю.

Она достала из холодильника бутылку и налила ему вина. Он понял, что она не прогонит его. Ох, хитрюга, подумал он, сумела заранее внушить мне чувство вины. Но до чего же хороша…