Книга Обскура - Режи Дескотт

Женщина чиркнула спичкой, зажгла фитилек керосиновой лампы и снова накрыла ее стеклянным абажуром. Свет оказался достаточно ярким, чтобы Жан увидел ребенка, который молча рисовал, сидя прямо на полу. Он заметил его, еще когда вошел, но потом забыл о нем — за все это время мальчик не издал ни звука. На вид ему было около пяти лет. И скорее всего, он проводил целые дни в болезнетворной атмосфере этой комнаты, рядом с непрерывно кашляющим отцом.

Жан сел за единственный стол и вынул из сумки блокнот. Медленно, неловко двигая пальцами — это тоже было плохим признаком, — больной наконец застегнул рубашку. Быстрый нервный скрип пера был единственным звуком среди гнетущей тишины. Впрочем, если прислушаться, можно было уловить и скрип карандаша, которым рисовал ребенок.

«Каждый вечер перед сном вводить с помощью клизмы, используя зонд с насадкой № 16, 2 ст. ложки теплого молока, в которых растворить: 1 ст. ложку креозотового кофе, 4 ст. ложки креозотового кофе, очищенного от бука (10 г), и отвар панамского дерева (90 г). Если моча потемнеет, уменьшить дозу».

Он перечитал рецепт, подумал и через минуту приписал:

«Если кашель усилится, принимать от 5 до 20 капель в день хлоргидрата героина и лавровишневой воды».

— Вы знаете какого-нибудь аптекаря поблизости? — спросил он у женщины. — Отнесите ему рецепт, он вам все приготовит. Это поможет очистить бронхи и успокоит кашель… Вы умеете читать?

Женщина кивнула.

— Значит, вот этот листок для аптекаря, а другой будет для вас, — сказал он и снова начал писать:

«Свежий воздух, солнце, отдых, рыбий жир, молоко, яйца, 150 г в день лошадиной костной муки — добавлять в суп или, смешав со смородиновым вареньем, намазывать на хлеб.

Не употреблять: табак, вино, уксус, цитрусовые, кофе, перец, черный чай, шпинат, помидоры.

Обеззараживающий раствор (заливать в плевательницу): либо жавелевая вода (2 ст. ложки экстракта жавеля на 1 л воды), либо дезинфицирующая жидкость Кюсса (жидкое мыло 8 г, карбонат соды 4 г, формалина (35-градусный раствор) 40 куб. см на 1 л воды)».

В комнате вновь раздались ужасающие звуки гулкого кашля. У несчастного едва хватало сил поднести руку ко рту, и Жан засомневался, не являются ли все его рецепты пустой тратой времени. Приступ кашля был гораздо сильнее, чем все предыдущие: казалось, человек выхаркивает последние остатки легких.

Жан невольно вздрогнул — ему вспомнилась предсмертная агония матери, продолжавшаяся несколько недель. Она кашляла ночи напролет, и эти звуки доносились до него сквозь стену, отделявшую его комнату от родительской спальни. За несколько дней до смерти этот кашель был больше похож на судорожный лай. Жан плакал, боясь, что уже не застанет мать в живых, когда утром проснется. С каждым днем она угасала, становясь все более худой, изможденной и слабой, чем накануне. Однажды утром она почувствовала себя лучше, но это улучшение было обманчивым. Через два дня ее не стало. Когда Жан вернулся из школы, отец остановил его у дверей спальни, положив руку ему на плечо. По одному этому жесту он обо всем догадался. Войдя в комнату, он увидел врача, стоявшего у изголовья больной, который закрывал свою сумку. Лицо матери на подушке наконец-то выглядело умиротворенным…

Жан перевел взгляд на ребенка, который по-прежнему рисовал. А ему какими запомнятся последние дни его отца?.. Приблизившись к матери, Жан вполголоса сказал:

— Я подумал о ребенке… Пусть отец больше его не обнимает и не целует. Это просто чудо, что он не заразился… Он сидит прямо на полу, где больше всего микробов… Пусть он ни в коем случае не засовывает пальцы в рот. И если вы гуляете с ним в парках, пусть не сидит на песке. Я написал вам рецепты дезинфицирующего раствора для плевательницы. Регулярно меняйте его, старый выливайте в уборную, перед этим прокипятив четверть часа на водяной бане. Носовые платки вашего мужа также нужно стирать и кипятить каждый день. Я понимаю, это добавит вам забот, но это очень важно.

Женщина улыбнулась безрадостной улыбкой.

— Как его зовут? — спросил Жан, указывая на ребенка.

— Антуан. Сколько я вам должна, доктор?

— Пятнадцать франков.

Пока она искала деньги, Жан отвернулся и неожиданно встретил взгляд бывшего каменотеса, в котором отражались одновременно усталость, страх и покорность судьбе. Жан первым отвел глаза.

— И еще, — перед уходом добавил он, обращаясь к женщине, открывшей ему дверь, — если вы или ваш сын тоже начнете кашлять, вам нужно будет сразу же обратиться к врачу.

Она кивнула, но Жан сомневался, что она слышит его слова. Прежде чем дверь закрылась, он в последний раз окинул взглядом комнату, тесную, полутемную и душную. Самая подходящая среда для микробов туберкулеза…

Больной стоял у окна. Его спина была согнута, дышал он с трудом. В руках он держал плитку табака и машинально крошил ее. Ребенок, лежа на животе под столом, по-прежнему рисовал. На огне стоял котелок, пахло капустой. Уже в коридоре Жан снова услышал судорожный кашель. Оказавшись на улице, Жан с жадностью глотнул свежего воздуха.

Жан завидел отцовский магазин еще с моста Карусель — благодаря яркому солнечному свету, бьющему прямо в витрину, отчего она казалась золотой. Проходя мимо цветочного прилавка, заваленного охапками тюльпанов, пионов и других цветов, Жан решил, что после сегодняшнего дня его глазам нужно как можно больше ярких красок. Это было лучшее средство отвлечь его от всего перенесенного за день и разбить броню бесчувственности, которой ему пришлось себя окружить.

Сколько ступенек он сегодня преодолел? На какое количество этажей поднялся? На сто, сто двадцать? Со сколькими болезнями и страданиями столкнулся? И скольким больным он помог хотя бы почувствовать облегчение, не говоря уже о том, чтобы их исцелить? В случае с бывшим каменотесом ему не удалось ни то ни другое. Не дожив и до сорока лет, этот человек уже выпустил свое орудие из рук. Как и многие его ровесники: столяры, мельники, штукатуры и все те, кто работал среди клубов пыли, забивающей дыхательные пути. Но каменотесы больше остальных были подвержены легочным заболеваниям. Жан часто спрашивал себя, может ли он по-настоящему что-то сделать, сталкиваясь с этим бедствием. Его рекомендации в области гигиены и профилактики уже ничем не могли помочь этим людям, в том числе и сегодняшнему больному, который никогда уже не вернется к прежнему ремеслу…

Такова была изнанка этого мира, столь быстро развивавшегося. В результате поистине титанических усилий барона Османа Париж преображался год от года: появлялись новые улицы, яркое освещение, новые фантастические сооружения, сам вид которых словно бы противоречил всем законам физики, и прежде всего стальная башня более 300 метров высотой, спроектированная инженером Эйфелем. Паровозы, все более быстрые, сеть железных дорог, растущая и расходящаяся во все стороны, как щупальца гигантского спрута, новые мощные суда, бороздящие океаны. Электричество. Первые телефонные линии. Все эти изобретения еще несколько лет назад большинство людей не могли даже вообразить. Локомотив прогресса на всех парах несся сквозь туннель, но непонятно было, что ждет его на выходе. Двигатель был запущен на полную мощность, а рабочая сила служила горючим. Каждый год в большие города устремляются новые тысячи провинциалов. Каждый из них вносит свою небольшую лепту в развитие промышленности, при этом зарабатывает лишь на самые необходимые нужды и ютится в каменной клетушке в десять раз меньше его сельского дома. Туда, в эти клетушки, и приходит к ним с визитом Жан Корбель, молодой медик, пытаясь вылечить этих жертвователей и инвалидов прогресса, от которого медицина, по мнению Жана, сильно отстала. Ведь в большинстве случаев он может только поставить больному диагноз и попытаться как-то облегчить его страдания.