Книга Иллюзия отражения - Петр Катериничев

– С вами хочет переговорить господин префект.

– Весь к его услугам. – Я взял трубку.

– Вы опять вляпались в историю, господин Дронов? – услышал я несколько гнусавый баритон Алена Данглара. – Как вам это удается?

– Такое мое «везение».

– Везение здесь ни при чем. Вас действительно хотели убить?

– Полагаю, да.

– Почему не убили?

– Не сумели.

– А снайпер с холма? Он застрелил своего сообщника с большого расстояния. Почему пощадил вас?

– Может, просто не попал?

– Может быть. Уже вторые сутки сплошные может быть! И это меня больше всего бесит!

– Вы были бы довольны, если бы меня пристрелили?

– Я был бы доволен, если бы никто из вас никогда не появлялся на моем острове!

– Промашка вышла.

– Что скажете по существу, господин Дронов?

– Жизнь прекрасна и удивительна.

– О да. Еще что-то?

– Желаю вам поскорее размотать весь этот змеиный клубок, барон Данглар.

– Будьте покойны.

– Вот это мне совсем ни к чему.

– Мой человек сообщил, что нападавшие на вас, – будем пока считать, что нападали все-таки на вас, – похожи на «исламистов».

– Очень похожи. Даже странно как-то.

– Странно?

– Ну да. Джеллаба им здесь зачем?

– Ну, вы же знаете, национальные традиции, все такое...

– Вот именно, такое.

– Вы думаете «костюмированное шоу»?

– Думаю.

– Вас что-то удивило?

– Нет. Но – встревожило.

– Что именно?

– Думаю себе: выступление на бис будет?

– А знаете, о чем я подумал, господин Дронов?

– Весь внимание.

– Если кого-то действительно хотят убить, его убивают.

– Умеете вы ободрить, барон Данглар.

– Вам нечего добавить?

– А что тут добавишь? Доброе слово и кошке приятно.

– Вы не боитесь унести все тайны в могилу?

– Во-первых, я туда не спешу. Во-вторых, нет у меня никаких тайн.

– Зачем тогда вас убивать?

– Вы префект, вы и ищите мотивировки.

– Найдем.

– Это радует.

– Но охрану к вам приставить не можем.

– А пистолетик дадите? Для самообороны?

– Правила на Саратоне не менялись.

– А я думаю – напротив. Знаете, в чем ваша недоработка, господин префект? Не вы управляете теперь ситуацией, она вами. Если, конечно...

– Если – что?

– Да так. Мыслишка проскочила.

– Поделитесь?

– Не время.

– Время вещь безотносительная, господин Дронов. Если что-то кончается, уже не вернуть. Жизнь тоже.

– Хотите чистую правду, барон Данглар?

– Очень. Но вы опять увильнете.

– Нет. А правда состоит в том, что я – простой обыватель. И сейчас мне – страшно до колик. Не знаю, что вы там навоображали насчет меня, но... Некогда я был, как бы это сказать... ученым. Потом – преподавателем и переводчиком. Потом – райтером. Вот и весь мой опыт. Почти.

– «Почти». Как вы мне все надоели с этими «почти»! Вы, Гонзалес, Кински, Вернер!

– Шпионы, диверсанты и реставраторы капитализма!

– Господин Дронов, ваш социалистический юмор здесь не уместен.

– Он теперь нигде не уместен.

– Однако сдается мне, что стреляли в вас не зря.

– Мудро сказано. И тонко подмечено.

– Не понимаю... Или вы совсем не дорожите жизнью, или...

– Или?

– Я вас недооценил. Что-то вспомните – звоните. Пока живы.

– Еще раз – спасибо на добром слове.

Самое противное, что Данглар абсолютно прав. Если человека хотят убить... Но некая фатальная предопределенность легко обращается в свою противоположность: вот эти двое хотели и – что? Где они теперь? И – почему меня не застрелил снайпер? Или – он играет за «другую команду»? Случайность? Но, как учит диалектика, случайность – лишь звено в цепи закономерностей. Просто мы эти закономерности не видим. Одни потому, что просто не дано. Другие – потому, что не хотим замечать.

Чего я не заметил? Вчера? Ночью? Сегодня? Что-то существенное, важное настолько, что я должен был, обязан был это заметить и оценить. Нечто такое, что дает мне качественно новое знание. Вот только знание это делает мое пребывание на этом острове да и на этом свете эфемерным, необязательным, мнимым, как дуновение вечернего бриза, как прозрачную тень акации, как воспоминание о снеге.

Глава 33

Везения в нашей жизни, как правило, столько же, сколько и несуразности. Вот только со временем одни люди кем-то становятся и их считают везучими, другие – не становятся никем. Они настолько боятся ударов судьбы по-крупному и так страшатся «высоты», что, отмечая все приключившиеся с ними досадные мелочи, стараются как можно тише обойти Его Величество Счастливый Случай... Не то пропадет так любимый ими способ времяпрепровождения: жалеть себя искренне и до самозабвения. Сидеть за бутылочкой с такими же бедолагами, перемывать кости всем и вся и жаловаться на жизнь. А госпожа Удача, как любая привлекательная особа, не терпит невнимания к себе, а уж пренебрежения – и подавно. Зачем настойчиво стучаться в двери, где ей не рады?

С беглого взгляда может показаться, что Саратона – просто парад счастливчиков и везунчиков. Если бы так. Здесь – как везде: и торопливая гордыня, и возносящее до небес тщеславие, и уединенное безумие... Просто все – словно закрашено волшебством океанского заката, непрестанным праздником вечного карнавала, когда отчаяние считается просто печальной маской, а пьяное ликование – маской веселой. Как везде.

Философические мысли были не своевременны, но они затеняли мое собственное сознание и от страха, и от тоски... Это только в книжках-бродилках и фильмах-страшилках герой среди штабелей трупов и посвиста пуль не просто безучастен, но даже элегантен и зубоскален.

Живой человек реагирует по-другому. И чувство страха, тоски и полной потерянности не покидает меня, смешиваясь в причудливую смесь где-то в глубине... Вот только позволить себе расслабиться или попросту сбежать из летнего саратонского вечера я не могу. Как не могу сбежать из этого мира.

И освободить мир этот от переизбытка лжи, зависти, злобы – тоже не могу. Значит, буду делать что-то вполне понятное и конкретное. То, что мне по силам.