Книга Мишн-Флэтс - Уильям Лэндей

В принципе это верно – нет никакой разумной причины бывать в Мишн-Флэтс, если ты там не живешь или не работаешь.

Район относительно небольшой – всего несколько кварталов. Достопримечательностей нет. Магазинов тоже – за вычетом убогих лавчонок. С точки зрения архитектуры занятна разве что новоанглийская пресвитерианская больница – бедняжка оказалась заложницей Мишн-Флэтс после того, как все состоятельные люди мало-помалу покинули район в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы.

Даже само экзотическое название Мишн-Флэтс – миссионерские топи – стало пустым звуком. Нет больше ни миссионеров, ни топей. В семнадцатом веке тут находился дом священника Джона Элиота, который обращал в христианство индейцев. А тлетворные болота, окружавшие Литтл-Мадди-Ривер – реку Грязнушку, – давно, в самом начале двадцатого века, осушены и застроены.

Мишн-Флэтс отрезан от города со всех сторон – где скоростными шоссейными дорогами, где заводами, где рекой. Поэтому район как бы ни к какой части города не примыкает – забрести в него случайно нельзя.

Вот и существует этот городской «остров» особняком, скрытно, словно лишь для того, чтобы быть живым воплощением страхов – особенно среди белого населения города.

Мы с Келли подъехали к восточному концу Мишн-Флэтс незадолго до полудня. За рулем сидел я.

– Хочешь немного тут осмотреться? – спросил Келли.

Я согласно кивнул. Келли стал указывать путь.

Мы поехали по Франклин-стрит. Вдоль этой широкой улицы стояли точно такие же кирпичные дома, как в других районах города – скажем, в Бек-Бее или в Саут-Энде.

Но по мере того как мы ехали дальше в северном направлении, плотная стена домов стала редеть. Тут и там между обшарпанными домами виднелись превращенные в помойки пустыри на месте снесенных строений, сгоревшие или необитаемые здания. Даже руины трех-четырехэтажных домов. Ни одного приличного магазина. Только продуктовые и скобяные лавчонки да авторемонтные мастерские.

Келли сухо откомментировал этот безрадостный пейзаж:

– Туристические автобусы сюда не забредают.

Мы проехались по улицам, отходящим от Франклин-стрит.

У них были милые умиротворяющие имена типа Садовая, Ивовая, Тихая.

Разумеется, ни садов, ни ив, ни тишины.

Высоких строений встречалось все меньше. Чем дальше от широкой Франклин-стрит, тем больше одно-, двух– и трех-квартирных домов.

Но ничего похожего на сытую пригородную идиллию.

Разбитый асфальт, кое-как залатанные крыши, фасады с облупившейся краской, чахлые садики. Кое-где даже выбитые окна. Отдельные ухоженные и свежепокрашенные здания только подчеркивали всеобщее запустение и нищету.

Невзирая на жуткую разруху, эти улицы и улочки на фоне солнечного осеннего дня не создавали впечатление смертельно опасного района. То там, то здесь я замечал забавные симпатичные детали: ящик из-под молочных бутылок с выбитым дном прибит высоко на стене вместо баскетбольного кольца; балкон утопает в цветах; девчушки с хохотом прыгают через скакалку. Словом, не создавалось впечатления огромного злодейского притона. Просто нищий – угнетающе нищий – городской район.

Впрочем, меня бедностью не удивишь. И в нашем округе есть целые поселения неимущих переселенцев из Новой Англии или из Квебека.

Думаю, здесь, в Мишн-Флэтс, царят те же безысходность и тоска, которые свойственны местам, где скученно живут отверженные мира сего.

Мы выехали из лабиринта улочек на простор.

– А вот и Мишн-авеню, – сказал Келли.

Центральная артерия Мишн-Флэтс больше напоминала берлинскую улицу после налета авиации союзников.

Пустыри, заваленные битым кирпичом и всякой дрянью, разрушенные дома... Обитаемые дома стояли далеко друг от друга и отличались от многих развалин только следами жизни в окнах – где занавески, где белье на балконе сушится. Все кругом рушится, крошится, кренится...

Что можно было выломать и продать, начиная с медных дверных ручек и заканчивая водосточными трубами, все было давно уже выломано и продано. Остальное покалечено временем или вандалами. Редкие палисадники, обнесенные чиненными-перечиненными и слепленными из чего попало заборами, были не столько садиками, сколько мусорными свалками.

– Прежде справа и слева стояли сомкнутые ряды многоквартирных домов, – рассказывал Келли. – Довольно симпатичный был район. Здесь жили сперва итальянцы, потом ирландцы и евреи. Разумеется, все они давно удрали отсюда.

Мы проехали мимо Уинтроп-Виллидж – единственного островка относительного благополучия: замкнутое кольцо высоток в небольшом парке, обнесенном высоченной металлической оградой. Несколько охранников дежурили на въездных воротах. Они проводили нашу машину ленивым подозрительным взглядом.

Келли показал мне повторяющиеся на многих обшарпанных стенах граффити: «МБ».

– Мишнская братва, – пояснил Келли. – Банда Брекстона.

Эти буквы – «МБ» – были повсюду. Приглядевшись, я увидел их и на тротуаре, и на разбитых телефонных будках, и на столбах, и на стеклах автомобилей.

– Остановись-ка здесь, Бен Трумэн, – сказал Келли. – Хочу позвонить.

Я притормозил машину у лавчонки под названием «У Мэла».

Келли зашел внутрь.

Я поискал музыку в радиоприемнике, потом решил выйти из машины – понежиться в лучах солнца и осмотреться.

Я оперся спиной об искореженный парковочный счетчик и, позевывая, водил глазами по улице. Смотреть особо не на что. Мерзость запустения.

Очень быстро я ощутил, что стал предметом всеобщего внимания.

Толстая негритянка, которая развешивала свежевыстиранное белье на балконе, бросила свое дело, уперла руки в бедра и стала меня рассматривать.

Ребятишки на тротуаре у соседнего дома прекратили играть и таращились на меня.

Несколько типов на противоположном тротуаре хоть и не замолчали, но то и дело на меня косились.

Что во мне такого, черт возьми? Или это лишь потому, что я единственный белый на всю улицу?

Из ближайшего подъезда вынырнул один подросток. Потом другой. Оба переглянулись и двинулись ко мне.

Оба чернокожие – один совсем темный, другой почти такой, каким бываю я, если летом подолгу хожу на солнце. У обоих характерный презрительный прищур – то ли от хулиганской натуры, то ли от природной дебильности.

– Ты че тут кантуешься? – спросил светленький.

– Жду друга. Он в магазине.

Оба парня смотрели на меня исподлобья, словно мой ответ только увеличил их недоверие.

– Классная тачка, – сказал тот, что потемнее.

Светленький сплюнул и спросил врастяжечку: