Книга Моралите - Барри Ансуорт

— Как так? — Глаза у Прыгуна стали круглыми, будто у совы. — Колдовство? — сказал он.

— Было это накануне дня, когда мы похоронили Брендана. — Стивен помолчал, свет поблескивал на его черной щетине. — В день, когда мы пришли в это проклятое место, — сказал он. — Его привезли и закопали вечером того же дня. Когда могильщик пришел на следующее утро докопать могилу для Брендана, могила мальчика была уже засыпана. Он не знает, кто ее засыпал и был ли мальчик погребен в полотне либо в рогоже. Ему никто ничего не сказал, а он побоялся спросить из-за того, что видел там управляющего Лорда.

— Они боятся гнева их лорда, и на то есть причина, — сказал я, вспомнив двух кабальных, прикованных цепями в темнице. Меня удивила и ужаснула мысль, что, пока мы добирались сюда — то ли когда двигались процессией по улицам, то ли позднее, представляя Игру об Адаме, — кто-то под покровом мрака опускал мальчика в могилу, засыпал его, а мы все это время ничего про то не знали. И такая спешка: тело Томаса Уэллса пребывало на земле, а не под ней, менее двух суток. Кто видел тело мальчика? Убийца, Флинт, управляющий Лорда. Но, конечно же, и его мать видела…

— Он сказал мне кое-что еще. — Стивен поводил языком внутри рта, как в привычке у пьяных. — За прошлый год из этого города и окрестностей пропало четыре мальчика. — Он помолчал, посмотрел перед собой и снова медленно задвигал языком во рту. — Четыре известны и названы, — сказал он, нагнулся вперед и сделал жест оратора, утверждающего истину: протянул руку перед собой и резко провел ею слева направо поперек себя. — А раньше ничего, — сказал он.

Между нами воцарилось краткое молчание. Как тогда, когда Мартин в первый раз предложил сделать Игру из убийства, на нас словно опустилось безмолвие, в котором легкие звуки слышались громче: шорохи мелких тварей в соломе, дыхание пса, уснувшего поперек ног Тобиаса. Затем Прыгун наклонился вперед в луч света.

— Пропали? — сказал он. — Как так пропали?

— Исчезли, — сказал Стивен, его речь утратила четкость, к опьянению добавилась усталость. Он поднял ладони в жесте призыва, но изобразил его плохо, неуклюже.

— Про них говорил нищий, — сказал я. — Мы сочли это блужданиями его ума.

— Одного нашли, — сказал Мартин. — Одного убили и забрали его кошель. Времени мало. Мы должны придумать, как представить это, как показать, что она невинна.

Он не хотел, чтобы нас уводили в сторону, он хотел, чтобы мы думали только об одном мальчике, одной Игре, он хотел, чтобы мы помогли ему спасти девушку. И сила его желания воздействовала на нас, как и извращенность желания, которое он испытывал к ней, которое овладело им, будто недуг.

И потому мы заговорили о том, как можно будет это сделать. Времени оставалось мало и для разговоров, и для упражнений. Было решено начать, как и раньше, до того места, когда женщина, которую по-прежнему изображал Соломинка, сменит свою маску на демонскую. И тут, когда вина женщины кажется уже несомненной, вмешается Истина, остановит происходящее и будет расспрашивать играющих, а они будут отвечать, как придет на ум, но с тем, чтобы их ответы указывали на бенедиктинца. После чего, все еще в присутствии Истины, Мартин как Монах и Прыгун как Томас Уэллс покажут в пантомиме, что произошло на самом деле. Я и Тобиас будем исполнять прежние роли. Таким образом, для роли Истины оставался только Стивен, и у некоторых из нас родились сомнения, хотя вовсе не потому, что он был пьян. Как я понял, он часто играл свои роли пьяным: Бога-Отца, Персидского Царя, Папу — его величавый вид не терпел никакого ущерба и даже становился величавее. И он сохранял в памяти свои слова. Но вот его ум полагали недостаточно быстрым, был ли он пьян или трезв, и возникли опасения, что он запутается в своих речах. Однако он громогласно утверждал, что это ему по силам, а другого выбора не было, ибо Тобиасу недоставало нужной осанки.

— Сделаем что сможем, — сказал Мартин. — Завтра мы будем играть лучше, учась на своих…

— Завтра нас здесь не будет. — Голос Стивена в тесноте сарая прозвучал особенно громко. — Завтра в это время мы будем уже далеко на пути в Дарем.

— Слишком опасно, — сказал Тобиас. — Духовник Лорда, управляющий Лорда… если его убила не девушка, тот, кто убил, где-то рядом. И у меня такое чувство, что он под покровительством… — Он поглядел прямо на Мартина, и вновь в его взгляде было что-то похожее на жалость. — Мы ведь не намеревались спасать девушку, ты один забрал это в голову.

— Да, ты один, Мартин. — Как всегда, Соломинка поддался нашему общему чувству. — Ты всегда забываешь о нас, когда чего-то хочешь, — сказал он. — Тут нам грозит опасность. Ножом по сухожилию — вжик! — и с нами покончено. Я знаю, так произошло, когда один лорд позавидовал комедиантам другого.

— Мы не можем спасти девушку, — сказал я. — Нам это не по силам. Но судья, который приехал в город, может, он намерен проверить это дело.

— С какой стати? — От ярости, что ему противоречат, вся краска исчезла с лица Мартина. — Какое ему дело до простых людей?

— Тем не менее больше ей уповать не на что.

Прыгун, миротворец, заговорил следующим, и говорил он за нас всех.

— Мы хотим покинуть этот город, — сказал он Мартину мягко. — Мы ведь не собирались сюда сворачивать и свернули только ради Брендана, а потом остались без денег. После нынешнего вечера денег у нас будет много, куда больше, чем мы когда-нибудь собирали за единый раз. Нам достаточно, Мартин. Мы боимся. Каждая нить затягивает нас все глубже в паутину дьявола. Мы боимся, — повторил он. — И я бы убрался отсюда сразу после представления, если бы не темнота и снег.

— Да, тогда бы нам не пришлось еще раз платить жопомордому хозяину за сарай, — сказал Стивен.

Так в конце концов мы и порешили, проголосовав все, кроме Мартина, за то, чтобы покинуть город сразу после представления; светя факелами, добраться до леса, и под его покровом как-то пережить до рассвета. Мартину тоже пришлось согласиться, хотя лицо его было горестным. А взял бы он свое согласие назад или нет, этого нам так и не пришлось узнать.

Глава двенадцатая

Мы снова решили представлять во дворе, потому что все нужное уже было там, и это сберегало время. Стивен пошел к воротам возвещать Правдивую Игру о Томасе Уэллсе, которая скоро начнется. И мы начали готовиться к ней.

На этот раз мы расставили столбы для занавеса пошире, чтобы для переодеваний места было побольше, и расположили его не в углу, а посередке, с факелами по обе стороны. Выходить из-за него мы решили справа и слева, так чтобы зрители не замечали нового участника, пока он не выйдет на свет. Мартин разметил площадку для Игры колышками и веревками, чтобы никто из зрителей не потеснил нас.

Все это придумал и устроил Мартин. И он подготавливал все нужное для Игры со страстью и увлечением, каких я еще у него не видел. Казалось, он ободрился после своего поражения при голосовании, и в его бодрости, знай мы это, таилась смертельная опасность для всех нас. Что Игру и жизнь вне ее он ясно не различал, мы знали; что он все еще надеялся спасти девушку, мы тоже знали, хотя и считали его надежду напрасной. Но никто из нас не знал, как далеко он зайдет, лишь бы спасти ее, не знал, что именно он намеревался говорить и делать в этот вечер, — даже те не знали, что странствовали с ним дольше других и знали крайности его натуры.