Книга Молот Тора - Уильям Дитрих

— У меня нет жены, — перебил я его.

— Не будем вдаваться в такие частности, — бросил он, продолжая строчить на листке какие-то цифры. — Вот, послушайте, Гейдж, даже при таком запоздалом начале, как у вас, — чем вы вообще занимались до сих пор? — вы сможете получить приличное состояние уже, скажем так… — он сосредоточенно подсчитал итог, — уже через тридцать с небольшим лет.

— Хорошенькая перспектива.

— Это потребует, разумеется, пунктуальности и бережливости. Никаких опрометчивых поступков. Выгодная женитьба, шестидневная рабочая неделя, деловые встречи по субботам, упорная учеба по вечерам… Мы можем выработать план, который подойдет даже такому недальновидному человеку, как вы. Тут вступает в силу магия сложных процентов, сэр. Магия сберегательных вкладов.

— Но они включают и работу, не так ли?

— Чертовски серьезную работу. Чертовски серьезную! Но хорошо сделанная работа приносит радость!

Я вежливо улыбнулся, изображая согласие.

— Для начала мне необходимо встретиться с президентом.

— С президентом! Замечательный человек! Замечательный. Но говорят, сам он в финансовом отношении не слишком благоразумен. В том смысле, что живет не по средствам. Ходят слухи, что в счет своего нового президентского жалованья он назаказывал старинных вещиц в Монтичелло, хотя пока не нашел твердого понимания у финансистов. Этот парень, как большинство виргинцев, постоянно залезает в долги. Постоянно, сэр!

— Надеюсь, он не захочет одолжить денег у меня.

— Попомните мой совет, Гейдж. Расскажите ему, как я помог вам. Я мог бы исправить положение и самого Джефферсона, уверяю вас. Бережливость и порядок! Это единственный секрет.

— Расскажу непременно, если наш разговор свернет в сторону денег.

— Вы понимаете, — просияв, воскликнул он, — как помогают друг другу высокопоставленные особы?

Конечно, я отлично понял, куда клонит Зебулон Генри… Но идея потратить отпущенную нам короткую жизнь на накопление сберегательного вклада не показалась мне заманчивой. По натуре я человек азартный, склонный к карточным играм и рискованным пари, да к тому же бродяга, восприимчивый к идеям разных мечтателей. Я полагаюсь на удачу и счастливый случай. Иначе зачем же еще я связался с одержимым Бладхаммером? И почему же еще судьба столкнула меня с Наполеоном?

Магнус заявил, что тот молот, если он существует, может стать источником богатства, могущества или прочих земных благ. Поэтому охота за сокровищами, на мой взгляд, тоже являлась серьезным вложением, хотя и совершенно иного рода. И я вовсе не ленив, просто быстро начинаю скучать из-за однообразия. Мне по душе новые задумки. Мне интересно, что находится за очередным холмом. И в итоге таких размышлений, изрядно подкрепив свою уверенность, я решил позволить моему одержимому мечтателю выложить свои идеи перед Джефферсоном и посмотреть, что из этого выйдет.

Глава 15

Сложенный из поблескивающего на солнце известняка особняк президента выглядел весьма впечатляюще в своем классическом архитектурном убранстве, хотя строительство его еще вовсю продолжалось и половина помещений пустовала. К украшенному колоннадой крыльцу этого большого двухэтажного здания, наглядно отражающего демократию с легким налетом республиканского несовершенства, вела вымощенная досками дорожка, которая высилась подобно подъемному мосту над грязной и усыпанной опилками лужайкой. С северной стороны, откуда мы и подошли, особняк вмещал два ряда из десяти больших окон в каждом крыле — держу пари, что летом за ними будет адское пекло, — причем нижний ряд прикрывали причудливые узкие карнизы, похожие на нависающие брови. Филенчатые входные двери приятно поразили меня, ожидавшего огромных бронзовых врат, нормальными человеческими размерами, а когда мы потянули шнурок звонка, то скромную дубовую дверь открыл не швейцар, а секретарь в незатейливом деловом костюме. Это был крепкий молодой парень с волевым подбородком, выдающимся носом и тонкими губами, в его настороженном взгляде, скользнувшем по колоннаде, мелькнуло явное удивление при виде столь величественного окружения. Его волосы были аккуратно подстрижены по римской моде, которую я и сам теперь предпочитал, а на ногах красовались яркие и мягкие мокасины.

— Привет вам, — сказал он с фронтирским выговором, пропуская нас в вестибюль. — Меня зовут Мериветер Льюис. Я приехал всего несколько дней назад из форта Детройт и еще не освоился. В этом дворце такое звучное эхо. Пойдемте, пойдемте! Президент Джефферсон ждет вас.

В лишенном пока мебели и картин вестибюле потолки возносились на высоту восемнадцати футов. Как и в Капитолии, здесь еще пахло краской. Маячившая перед нами филенчатая дверь вела в довольно изящное, но пустое овальное помещение, за окнами которого поблескивали воды Потомака. Льюис провел нас направо по лестнице, поднимавшейся, по моим предположениям, в личные апартаменты президента, и мы оказались в более скромной комнате с диваном и приставным инструментальным столиком.

— Я доложу, что вы прибыли, — сказал секретарь, удаляясь к очередной двери своеобразной егерской походкой, выдававшей его опыт военной службы в диких западных краях.

— Ваш президент, похоже, не склонен обременять себя мебелью, — оглядевшись, сказал Магнус.

— Джефферсон ведь въехал сюда совсем недавно, да и Адамс успел прожить здесь всего несколько месяцев. Сложно с ходу решить, какой именно стиль подходит республике. Кроме того, он ведь овдовел почти двадцать лет тому назад.

— Должно быть, его шаги громыхают в этих залах, как дробина в роговой пороховнице.

Вдруг мы услышали птичью трель.

Дверь в кабинет Джефферсона открылась, и нас пригласили войти. Эта комната в юго-западном углу здания выглядела более обитаемой. На паркете красного дерева пока не было даже ковровой дорожки, но в центре уже стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном, и в обоих концах зала горели камины. Три внутренние стены заполняли книжные полки, карты, письменные столы, застекленные шкафчики и глобусы; а по внешней четвертой стене тянулись окна. На одной из полок лежал странно изогнутый слоновий бивень гигантских размеров. Среди других экспонатов встречались наконечники стрел, отполированные камни, черепа животных, индейские дубинки и изделия из бисера. На столах возле окон на южной стороне стояли терракотовые горшки с едва проклюнувшимися из земли ростками. Там были также стеклянные колпаки и ящики с почвой, а в одном углу расположилась птичья клетка. Ее обитатель вновь защебетал.

— Самая прекрасная музыка в природе, — сказал Джефферсон, откладывая книгу и поднимаясь из-за стола. — Маленький пересмешник вдохновляет меня во время работы.

При ближайшем рассмотрении Джефферсон показался мне более внушительным, чем на инаугурации: высокий, с крепкой нескладной фигурой и замечательной песочного цвета шевелюрой, отлично сочетавшейся с румяным лицом. Услышанная нами речь оказалась одним из его немногих публичных выступлений; из-за тонкого голоса он предпочитал общаться с помощью писем. Но в ярких глазах этого человека светился невиданный мной доселе ум. Наполеон обладал орлиным взором, Нельсон зоркостью ястреба, глаза Джеззара поражали жестокостью кобры, а пожилой Франклин поглядывал на мир как сонный филин. В глазах Джефферсона плясали живые любознательные огоньки, словно все, с кем ему доводилось встречаться, представляли для него огромный интерес. Мы не стали исключением.