Книга Умельцы - Александр Новиков

Телефон… нынче без него трудно, вернее — невозможно, представить мир. Телефон вездесущ, он присутствует в интерьере квартиры, офиса, завода, тюрьмы, подводного крейсера и самолета. Телефон живет в руке крутого бизнесмена и обычного сцепщика вагонов. Он в кабине водителя-дальнобойщика и в дамской сумочке. В Антарктиде, Сахаре и Гималаях. Десятки, а возможно, сотни миллионов человек в мире одновременно разговаривают по телефону. По телефону объясняются в любви и сообщают об окончательном разрыве. Объявляют войны и договариваются о перемирии. Сообщают о заложенных бомбах и падении котировок. Узнают прогноз погоды, справляются о состоянии здоровья горячо любимой тещи, заказывают авиабилеты. Бывает, что хирурги консультируют своих коллег по телефону прямо во время операции. Подчиненные звонят начальнику посреди ночи и злорадно хихикают в трубку. По телефону занимаются сексом! Изучают языки и наводят порчу. Телефон — это почти полумистическое создание Александра Белла — передает голоса. Тревогу, отчаяние, боль, просьбы о помощи, любовь и ненависть… разве это не чудо?

Телефонные кабели опутали весь земной шар, пересекли континенты, пролегли по дну океанов. Они гудят от множества голосов. Эфир, пробитый невидимыми сигналами, тоже гудит от неслышных голосов. Голоса взлетают на высоту десятков тысяч километров, вертятся в электронных потрохах спутников связи и вновь обрушиваются на Землю.

Прослушивание чужих телефонных разговоров стало профессией для тысяч людей. А защитой телефонных линий занимаются целые коллективы… и многие-многие тысячи занимаются проектированием, производством и обслуживанием телефонов. Он обожаем и ненавидим одновременно. Окно в мир и его ставни. Со случайного, ошибочного соединения начинались романы… и разбивались надежды. Потерянная записная книжка становилась последним толчком к самоубийству. О телефоне написаны десятки (сотни? тысячи?) стихотворений, песен, баллад, романсов. Нет ни одного фильма или книги, в которых герой не говорил бы по телефону. Тысячи фильмов и книг начинаются, собственно говоря, со звука телефонного звонка. Да и наше повествование началось с него же…

Мы не знаем, есть ли где-нибудь памятник телефону. Думаем, что есть. Но если его все-таки нет, то его обязательно нужно поставить. И он наверняка будет поставлен. Почти наверняка он будет двухцветный — черно-белый. Отлитый из слез. Из любви. Ненависти. Клеветы. Доноса. Из Доброй Вести. Он — друг пожилых одиноких людей. Он враг глухонемых. Его кладут в гроб убитого бандита вместе с долларами и кокаином. Он — фетиш. Он — урод. Он палач и целитель.

Он ворвался в нашу жизнь и нашу речь. Мы говорим: телефон доверия… испорченный телефон… нетелефонный разговор… телефон спасения 911… телефонное право… телефонный терроризм. Мы говорим: автоответчик, АОН. Мы говорим: «Проклятие! Все время занято!..» — и гудки, гудки, гудки.

Мы уже давно живем рядом с телефоном… Вокруг него… внутри него. Мы часами сидим возле него, когда беспокоимся о своих близких и ждем известий. Мы смотрим на него с надеждой или страхом. И совершенно не важно, каков он: старая, с дребезжащим диском коробка или современный аппарат «cordless».[12]

Александр Грейам Белл умер в 1922 году. А телефон остался.

* * *

…В общем, ясно: с телефоном — хорошо. А без него — хреново. Неумение обращаться с телефоном вызывает непонимание и издевку окружающих. Известен, например, случай, когда один Президент хотел позвонить одному Генеральному прокурору… по важному вопросу… И не сумел дозвониться. Вот конфуз-то был. Все смеялись.

Петрухин и Купцов с телефоном обращаться умели.

С Синопской набережной Петрухин и Смирнов на частнике вернулись обратно. По дороге Дмитрий купил выпивки-закуски, и в квартире тридцать один продолжился банкет. Петрухин горел желанием работать, нужно было просеять телефонные коды, отбросить ненужные. Он быстро хлопнул стопку водки, фальшиво, но «душевно» спел со Львом Борисовичем «Подмосковные вечера» и уехал.

Из машины он позвонил Купцову. Сказал: есть хорошие новости. Еду… По дороге Петрухин потрепался «за жизнь» с водителем-частником, разговорчивым и азартным парнем, и через двадцать минут вышел у дома Купцова на Гражданском проспекте.

* * *

— Амбре, — сказал Купцов, втянув воздух носом. — Гуляем?

— Работаем, чучело, — ответил Петрухин и протянул распечатку ПТС. — На, держи, следачок. Гляди, чего опер нарыл.

— Что это?

Петрухин объяснил. Купцов просиял и бросился к справочнику «Весь Петербург», зашелестел страницами. Коды городов в справочнике располагаются не по цифровой системе, а по алфавиту. Если бы коды принадлежали Южноуральску или Ясногорску, искать пришлось бы долго. Но им повезло — первый код принадлежал Буйнакску, второй — Вологде.

— Начнем с Вологды, — сказал Петрухин, вынимая из кармана трубу. Купцов посмотрел на часы:

— Скоро десять. Может, подождем до утра? Утро вечера мудренее….

— На фиг! — сказал Петрухин. — У меня сегодня прушный день… на фиг.

Он набрал вологодский номер, выдохнул и подмигнул Купцову. Петрухин не мог знать, кто подойдет к телефону в Вологде. Возможно, друг или родственник Трубникова. Возможно, сам Трубников… Предвидеть пол, возраст, реакцию человека на том конце провода было нельзя. Петрухину предстояло работать с колес. И здесь все зависело от умения импровизировать, находить нужные интонации и правильные слова. От артистизма, если хотите. От интуиции. От таланта.

В аппарате звучали длинные гудки, Петрухин сидел с трубкой в руке, собираясь, настраиваясь на работу.

— Але, — сказал детский голос.

— Привет, — сказал Петрухин. — Тебя как зовут?

— Сережа.

— Ты смотри-ка, и меня Сережа. А взрослые-то есть дома?

— Мама ушла к тебе Вере, а папа спит… а вам кого?

День, подумал Петрухин, прушный. Из доверчивого ребенка легко качать информацию… противно, но легко. Петрухин подмигнул Купцову, который сидел напротив и сказал:

— Мне тебя, тезка. Ты что же, меня не помнишь?

— Не-ет, — неуверенно ответил вологодский «тезка», мальчик пяти-шести лет по голосу.

— Ну, здрасьте… А помнишь, мы с тобой играли?

— Во дворе?

— Конечно, во дворе… вспомнил?

— Не-ет…

— Какой ты, тезка, забывчивый. Ну а фамилию-то свою помнишь?

— Помню. Сережа Костиков.

— Костиков, — повторил Петрухин для Купцова. — А как папу зовут?

— А вы разве не знаете? — спросил Сережа удивленно.

— Я-то, брат, знаю. Я тебя проверяю. Может, ты и папу забыл.

— Нет, не забыл. Папу зовут Володя. А маму Инна.

— Вот теперь вижу, что ты, Серега, парень с головой, толковый. А кем папа-то работает, не забыл?