Книга Моя любимая дура - Андрей Дышев

– А ну сели все на свои места! Я кому сказал?! Подчиняться мне, командиру самолета! Пока не дам команды идти на выход, с кресел не вставать! Вещи не брать! Сидеть молча на своих местах! Кто не подчинится, будет иметь бледный вид!

Я часто летал, но мне еще ни разу не приходилось быть свидетелем такого милого общения командира самолета с пассажирами. Вот ведь как допекли экипаж, что даже пилот на крик сорвался! Противиться авторитету самого главного человека на борту никто не стал. Люди вернулись на свои места. Проход освободился. В салоне стихло.

– Вот так, – добавил пилот, убедившись, что его приказ выполнен. Он вышел, плотно задернув за собой шторки. Стюардесса, словно надсмотрщица в женской колонии, встала в проходе, широко расставив ноги и заведя руки за спину.

По рядам прошелся шепоток недоумения. Люди крутили головами, пытаясь понять, что происходит. Самолет давно остановился, двигатели стихли, в темных стеклах иллюминаторов мерцали блики неоновой вывески, которая возвышалась над зданием аэропорта, как корона: «Минеральные Воды». Подали трап. Было отчетливо слышно, как передвижная лестница мягко стукнулась о борт самолета. Мне почему-то стало не по себе. Я посмотрел на иллюминатор, но сквозь мутное стекло не было видно ничего, кроме нескольких оранжевых и синих огней. Происходило какое-то странное действо, не совпадающее с рабочим сценарием авиакомпании. Не думаю, что командир самолета по своей инициативе навел порядок в пассажирском салоне. Он явно выполнял приказ, поступивший сверху, откуда-то из властных структур, и для какой-то цели задержал выход пассажиров.

Мне не хотелось думать о том, что уже навязчиво кружилось в мыслях, не желая видеть в себе причину происходящего. И напрасно ждал, когда шторки раскроются и стюардесса пригласит всех на выход. Шторки распахнулись, но вместо стюардессы в салон вошли трое молодых людей. Я только взглянул на них, на их подвижные глаза, на аккуратные прически и сразу понял, что они пришли за мной…

От напряжения у меня онемели кончики пальцев. Сбылись худшие опасения. Все-таки меня разыскивали, за мной гнались. Кто поднял тревогу? Вдова или гаишник, который был свидетелем, как я буксирую автомобиль с трупом? Да какая разница! Это уже не имеет значения… Ох, как все плохо! Жизнь Ирины висит на волоске, помочь ей могу только я. Я! Бесценный и уникальный человек! Я обязан донести себя в целостности и сохранности до того места, которое определит убийца. Обязан! Не попасть под машину, не утонуть в озере, не отравиться грибами и не впутаться в случайную пьяную драку. Я слишком дорого стою…

Но вот же какая досада! Милиция даже не догадывается о моей уникальности. Для них я заурядный объект оперативной разработки. И когда я попаду к ним, они станут долго и обстоятельно разбираться в том, что я делал. Какие при этом были мотивы, какие я испытывал чувства… И все будет происходить именно тогда, когда надо предельно внимательно и аккуратно обращаться со временем!

Может, вскочить с кресла и кинуться к выходу, сбивая молодых людей, как кегли в кегельбане? Стрелять они не станут – в салоне слишком много людей. Но где гарантия, что у подножия трапа нет никого? Что там не застыли в предельной готовности мускулистые парни? Наверняка стоят. Это красивая процедура, в которой оперативники всегда хотят принимать участие – встречать преступника у трапа самолета. Сколько раз эту сцену смаковали кинематографисты! Я мог в деталях представить, как будет проходить мое задержание. Цепкие руки оперов, наручники, удостоверение сотрудника уголовного розыска, черная «Волга» и скудный стандартный ответ на мой вопросительный взгляд: «В управлении вам все объяснят».

Готовность сопротивляться, драться, взбивать, как в миксере, всех подряд, кто встанет на моем пути, была столь высока, что я даже глаза закрыл, чтобы оперативники не догадались о моих намерениях по моему искрометному взгляду. Я слышал их шаги. Оперативники гнали по коридору воздух, легкий сквознячок с запахом дешевого одеколона с китайского рынка, несвежей рубашки и новых кожаных туфель. Я знал, что буду делать, когда они попросят меня встать и пойти на выход: послушно встану и выйду. Потом шагну на трап. С него будет хорошо видно, сколько человек меня встречает. Покорно, ничем не выдавая своих намерений, стану спускаться. И вот когда мне останется пройти пять или шесть ступеней, я перепрыгну через перила. А там уже дам волю своим ногам. Двухкилометровую дистанцию я с легкостью пробегаю за семь минут. Пусть попробуют угнаться. И пусть попробуют открыть огонь – я буду зайцем петлять между оранжевых заправочных цистерн. Мы еще поборемся, Ирина. Моя глупая, моя взбалмошная, моя нелюбимая Ирина…

Оперативники поравнялись со мной. Я не открывал глаза, но почувствовал, как кто-то из них задел мое плечо. Запахи, слабое движение воздуха и теней, которые можно различить даже сквозь веки… Но шаги стали удаляться. Оперативники прошли мимо меня, не остановившись. Я открыл глаза и обернулся. Они продолжали идти по проходу – целеустремленно, наступательно, в ногу. Красавцы! Но почему они обделили меня своим вниманием? Я даже почувствовал что-то вроде досады: такой масштаб событий – и не ради меня? Хоть вскакивай с кресла и кричи вдогонку: «Эй, ребята! Я здесь!»

Глава 15С ПРИБЫТИЕМ!

Напряжение спадало лавиной. За две или три секунды с моих плеч сорвались тонны груза. Я ошибся! Никому я не нужен!.. И тотчас – новый шок, ледяной душ на расслабляющееся тело. Оперативники остановились напротив того кресла, в котором должен был сидеть я! Грузный мужчина намного более тяжело переживал ожидание, чем другие пассажиры; он был уже без галстука, и рубашка была расстегнута как минимум на три пуговицы, а по его отечному лицу скатывались капельки пота. Я не слышал, что ему сказали молодые люди, но физиономия толстяка стала оттягиваться книзу, будто была слеплена из мягкого теста, и того гляди подбородок коснется живота и станет по нему растекаться…

Молодые люди взяли его под руки. Толстяк не сопротивлялся, не шумел. Может, он так страдал от одышки и давления, что посчитал счастьем первым из пассажиров выйти на свежий воздух. На воздух, в ночную прохладу! А там уж разберется, что эти милые юноши от него хотят… Пассажиры провожали толстяка и оперативников в гробовой тишине. Мне было его жаль. Он волнуется, он в недоумении, ему предстоит пережить несколько не самых приятных минут – и все из-за меня. Молодые люди работали быстро и уже выводили грузного мужчину из салона. Полы его пиджака шлепали по спинкам кресел. На уровне поясницы темнело мокрое пятно. Засаленный воротник. Редкие, слипшиеся волосы на затылке, сквозь которые просвечивалась бледная лысина. Я слышал, как он тяжело дышит. Больной человек, для которого в жизни уже не осталось ничего радостного. Его существование отравлено непреходящей слабостью, одышкой, сердцебиением, помутнением в глазах. И зачем мучается человек?

Впрочем, я мучился вряд ли меньше его. Только ради Ирины! Только ради ее спасения! Так я увещевал свою совесть. Ну не станут же они его бить! И руки не будут заламывать. Видят же, что персонаж совершенно беззащитный и не представляет никакой угрозы. Отвезут на черной «Волге» в отделение транспортной милиции, где работают кондиционеры, посадят за стол, дадут отдышаться, нальют стакан воды, чтобы он запил нитроглицерин, а потом проверят паспорт и поймут, что ошиблись. Этому мужчине даже лучше – не будет толкаться в узком проходе, идти пешком до зала прибытия.