Книга Вор во ржи - Лоуренс Блок

Она расположена за углом, на Бродвее, и попасть в нее гораздо легче, чем в Лурдес. Я показал ему нужное направление. Он уковылял, и тут же появился мой друг в рыжевато-коричневом берете, с продолговатым лицом и серебристой бородкой, грустно улыбаясь и приятно попахивая виски. Он направился в секцию поэзии и приступил к серьезному делу просмотра книг.

Молодая женщина в подростковом комбинезоне поинтересовалась, который час, и я ей ответил, а некий сенегалец, очень высокий и невозможно тощий, пытался продать мне несколько часов «ролекс» и дамских сумочек «прада». Они были, как он уверял, подлинными подделками и представляли блестящие возможности для моего бизнеса. Я объяснил, что как владелец книжного магазина имею дело исключительно с печатными материалами, и он ушел, сокрушенно качая головой по поводу недостатка у меня деловой и предпринимательской хватки. Я тоже покачал головой, не знаю, по какому поводу, и еще раз набрал номер Элис Котрелл. Нет ответа.

Я сделал еще один звонок, на этот раз Маугли. Он — недоучившийся студент Колумбийского университета, бывший наркоман, у которого осталось достаточно мозговых клеток, чтобы зарабатывать на жизнь книжным скаутом. Я приобрел у него несколько книг, и он, в свою очередь, кое-что покупал у меня, когда натыкался на нечто круто недооцененное. Когда у него не было других дел, он подменял меня за прилавком, и я надеялся, что он сможет сделать это и сегодня, пока я буду встречаться с Марти Гилмартином. Но его телефон тоже не отвечал.

Я вернулся к Редмонду О'Ханлону в надежде, что он напомнит мне — бывают джунгли и похуже тех, где обитаю я, но тут мне помешал господин с тройным подбородком и круглой головой, покрытой коротко стриженной шерстью каштанового цвета. Ну прямо бульдог с перманентом.

— Роденбарр, — прорычал он и протянул мне карточку. «Хильярд Моффет, — прочитал я. — Коллекционер». Далее значились адрес почтового ящика в Беллингеме, штат Вашингтон, а также номер телефона, факса и адрес электронной почты.

Коллекционеры способны свести вас с ума. Они все немного не от мира сего, но мир букинистической книги без них не мог бы существовать, потому что они покупают книг больше, чем кто-нибудь еще. Они покупают книги, которые уже читали, и книги, которых никогда не будут читать. На самом деле у них нет времени на чтение. Они слишком много корпят над книжными каталогами и рыскают в дешевых магазинах, на книжных развалах и… ну да, в лавочках вроде моей.

Я спросил его, что он собирает. Он перегнулся через прилавок и понизил голос до конфиденциального шепота.

— Фэйрберн, — сказал он.

Какое совпадение.

— Мне нужно все, — произнес он со смешанным чувством гордости и смирения, словно признаваясь одновременно в причастности к королевской крови и гемофилии.

— У меня не так много есть, — ответил я. — Несколько книг, расположенных в алфавитном порядке на полках в разделе художественной литературы. У меня есть «Ничей ребенок», но это всего лишь часть тиража.

— У меня есть первый.

— Я и не сомневался.

— И десятый, — добавил он. — В новом супере. И четырнадцать — в бумажных обложках.

— Значит, вы можете давать их читать друзьям.

Он задохнулся от одного моего предположения. Я не понял, что поразило его больше — мысль о том, что у него могут быть друзья, или о том, что с ними можно делиться книгами. Вероятно, и то и другое.

— Четырнадцать в обложках, — сказал я. — По одной из каждого завода?

— Это вряд ли. Было почти шестьдесят заводов. Какому дураку придет в голову собирать их все? Нет, меня интересуют только те, что в разных обложках. Из шестидесяти заводов было четырнадцать в разных обложках.

— И у вас они все есть.

— У меня есть экземпляры каждого завода. Но тут существует одна тонкость. В двадцать первом заводе появилась новая обложка, но мой экземпляр — двадцать второго завода. Двадцать первый мне пока не удалось раздобыть. Это не редкость, наверняка не имеет особой ценности, и все же постарайтесь его найти.

— Ну что ж, — сказал я, — и рад бы помочь, вот только книги в бумажных обложках появляются у меня лишь тогда, когда я закупаю целые библиотеки, — впрочем, обычно я их и продаю целиком довольно быстро.

— У специалистов есть список книг, которые я разыскиваю, — сообщил он, — и я пришел к вам не за этим.

— О-о.

— Я хотел, чтобы вы представили себе границы моей коллекции. У меня есть иностранные издания. Почти все. У меня есть «Ничей ребенок» на македонском. Не на сербохорватском, сербохорватских полным-полно, а на македонском. Этой книги якобы не существует, ни в одной библиографии она не упоминается, и я сомневаюсь, что это лицензионное издание. Скорее пиратское. Однако кто-то перевел текст, кто-то подготовил к печати и издал книгу, и у меня она есть. Не исключено, что это единственный экземпляр, ушедший за границы Скопье, но он существует, и он у меня есть.

— Звучит впечатляюще.

— Видите ли, Роденбарр, когда я кого-то собираю, я собираю все.

— Я уже понял.

— Я не просто коллекционирую книги. Я коллекционирую человека.

Я тут же представил, как он с огромным сачком для ловли бабочек гоняется по горам и долам за перепуганным Гулливером Фэйрберном.

— У меня есть экземпляр его школьного выпускного альбома, — продолжал он. — У них в выпуске было восемьдесят человек, стало быть, сколько альбомов они могли напечатать? И сколько, на ваш взгляд, до сих пор сохранилось? Было очень непросто найти его одноклассника, у которого сохранился альбом, и гораздо труднее — уговорить его с ним расстаться.

— Но вам удалось.

— Удалось, и могу вас заверить, я не расстанусь с ним никогда, даже если мне предложат в двадцать раз больше того, что я за него заплатил. Он оказался единственным выпускником, чьей фотографии нет в альбоме. Рядом с перечнем его успехов в учебных программах и прочих достижений — пустое место. В предпоследнем классе он был старостой, вы знали об этом? Он был членом Латинского общества, он играл на тромбоне в школьном оркестре. Вы об этом знаете?

— Я знаю столицу Южной Дакоты.

— Это не имеет значения.

— Для вас — нет, — сказал я, — а для меня — да.

Он бросил на меня подозрительный взгляд.

— Он уже тогда стеснялся фотографироваться, — продолжил мой посетитель. — Единственный выпускник того года, оставшийся без портрета. В том экземпляре альбома, который я раздобыл, есть надпись, сделанная его рукой. Там, где должно было быть фото, он написал: «Угомонившись на старости лет, вспомни парнишку, которого нет». Почерк с наклоном.

— Вправо, — предположил я.

— И поставил полную подпись — Гулливер Фэйрберн.

— Подписанная фотография, — заметил я. — Без фотографии.

— Тем не менее в альбоме несколько раз встречается его фотография. Не среди портретов, а на групповых снимках. Он сфотографирован со школьным оркестром. Но держит тромбон так, что тот полностью закрывает ему лицо. Разумеется, намеренно.