Книга Будет все, как ты захочешь - Мила Серебрякова

Не создавая лишнего шума, она выдвинула нижний ящик, пошарила рукой и, нащупав искомый предмет, удовлетворенно вздохнула.

Предметом оказался фонарик, в задачу которого входило освещение пути от спальни до кухни и обратно.

Но фонарик у Розалии Станиславовны был необычный. Она сама женщина далеко не обычная, посему привыкла окружать себя такими же вещами. Нет, фонарь, конечно, хорошо светил, работал от простых пальчиковых батареек и во всем остальном ничуть не отличался от своих собратьев. Если только не заострять внимание на его форме. Фонарик имел форму пистолета. Да-да, пистолета! Оригинальный такой фонарик. Нажимаешь на курок, и появляется луч света. Сразу стоит оговориться: зря она решилась выйти ночью с фонарем в форме пистолета. Ох как зря. Лучше бы она вышла с бензопилой или отбойным молотком. Но кто ж знал-то, что невинная на первый взгляд вылазка из спальни превратится в триллер.

Бесшумно дойдя до двери, Розалия перекрестилась и, положив руку на дверную ручку, опустила последнюю вниз.

Дверь открылась. Воспользовавшись ситуацией, Парамаунт выбежал в коридор. За ним погналась Лизка. Розалия стиснула зубы. Но сегодня завопить вслед убегающим персам было нельзя. Пришлось проглотить все ругательства и сконцентрироваться на главном.

Напоминая привидение, Розалия, облаченная в пижаму, едва слышно продвигалась в сторону лестницы, держа в вытянутой руке пистолет-фонарь.

А теперь стоит сделать маленькое отступление и сказать, что Розалия Станиславовна без грима и Розалия при полном параде – отличаются друг от друга, как сковорода от бомбардировщика. Ну, ничегошеньки общего. И в настоящий момент по коридору, словно тень с фонарем, шествовала Розалия без макияжа. Некоторые спросят: а что, собственно, такого? Ну подумаешь, женщина без боевой раскраски собралась попить водички. Но на самом деле не все так просто. Когда постоянно видишь человека с одним лицом – нарисованным за пару часов, – то при встрече с этим же человеком, но уже «без лица», сразу и не сообразишь, кто перед тобой.

Розалия спустилась вниз, перевела дух и продолжила путь. Внезапно послышался знакомый шелест – в гостиную влетел Арчибальд. Если нормальные попугаи ночами спят в клетках и хранят гробовое молчание, то Арчи в этом плане являл собой исключение из правил. Очевидно, в темноте пернатый ориентировался не хуже кошек, и сейчас, сев на каминную полку, двукрылый, склонив голову набок, защелкал клювом.

Розалию прошиб пот.

– Арчи, сыночек, – зашептала она. – Ты же не позволишь, чтобы твою вечно молодую мамочку засекли в таком виде?

– Мамочка моя! Мамочка самая красивая! Гламурная! А кто нассал на кухне? Парамаунт, мать его! Гони взашей блохастый мешок! Катарина, ты стерва! Бриллианты – лучшие друзья девушек!

У Арчи начался приступ болтовни.

Свекрища приблизилась к попугаю и посадила его себе на плечо.

– Замолчи, котик, я завтра разрешу тебе съесть орехи. Много орехов, только помолчи.

– Орешки! Орешки жрать вредно! После девяти я не жру! Ката, ты корова, садись на диету.

Зажав попугаю клюв, Розалия поспешила в столовую. Там она остановилась у стола и пересадила Арчи на спинку стула.

– Сиди здесь и помалкивай, я скоро приду.

В кухне свекровь услышала:

– Сиди здесь и помалкивай! Да пошел ты! Сам иди! Лизка сожрала кусок мяса со стола! Ай, паршивка!

Потом Арчибальду надоело вести беседу с собой, любимым, и он вновь вернулся в гостиную.

Гликерия Модестовна проснулась в три пятнадцать и, ощутив непреодолимое желание проглотить пару-тройку бутербродов с ветчиной или сыром, вознамерилась немедленно осуществить задуманное. Единственное, чего она боялась, так это разбудить Копейкиных. Розалия не раз твердила, что после девяти вечера жрать вредно для здоровья, и Гликерии Модестовне жутко не хотелось, чтобы ее засекли за поеданием калорийной пищи глубокой ночью. Скинув с себя одеяло, Шухеровская сладко потянулась и свесила ноги вниз.

Пребывая в полной уверенности, что в коттедже все спят крепким сном, она бесшумно подошла к двери.

В коридоре она едва не грохнулась на пол из-за маячившего под ногами Парамаунта.

– Отойди, пусть тебя хозяева кормят, я сама жрать хочу как собака.

А в гостиной Гликерия услышала то, от чего у нее по спине пробежались мурашки.

– Жрать после девяти вечера вредно! Хватит жрать!

Женщина разинула рот. Арчибальд сел ей на плечо.

– Я разрешу тебе съесть много орехов! – повторил попугай слова свекрови.

Модестовна отмахнулась: – Нужны мне твои орехи как рыбке зонтик. Я лучше бутербродиками заправлюсь.

– Сиди здесь и помалкивай! – не унимался Арчи.

– А ты мне не указывай, – разозлилась Гликерия. – Куда хочу, туда и иду. Что ж мне, по-твоему, на голодный желудок спать ложиться?

– Мамочка!

– Да отвали ты! – выругалась Шухеровская.

Арчи в долгу не остался:

– Закрой клюв, корова! Где моя помада? Стерва кривоногая!

А потом начался вышеупомянутый триллер. Гликерия Модестовна пересекла столовую, зашла в кухню и увидела следующую картину. Возле открытого холодильника стоит какая-то баба, тырит сок и – о боже! – держит в руках пистолет.

Забыв о еде и вообще обо всем на свете, Шухеровская, моментально перевоплотившись в телохранителя, одним прыжком оказалась рядом с Розалией.

Наталья вскочила от жуткого визга и отборного мата. Выбежав в коридор, она услышала доносившуюся с первого этажа возню и гул Гликерии Модестовны.

Борьба проходила на кухне. Натка щелкнула выключателем и отскочила в сторону.

Гликерия заламывала руку лежащей на животе незнакомке и громко вопила:

– Наташка, я же говорила, что жизни Розалии Станиславовны угрожает опасность. Вы с Каткой мне не верили. Теперь смотри. Поймала с поличным злоумышленника. В дом к вам пробралась. Сволочь! С оружием!

«Сволочь», она же «злоумышленник», подняла лицо и заголосила:

– Чтоб тебя разорвало, гадина! Ты на кого руку подняла? Пусти меня!

Натка выбежала вон. В гостиной она столкнулась с перепуганной Катариной.

– Кто кричит?

– Ой, Ката, Гликерия Модестовна грабителя поймала.

– Где?!

– На кухне.

– Что?

– Иди сама посмотри, лежит там, матерится, а рожа страшная. Уф! Я милицию вызову.

Схватив Натку за руку, Ката влетела на кухню и похолодела. Гликерия Модестовна практически сидела на Розалии.

– Вот она, голубушка, – с чувством проговорила Наталья.

– Ката, скажи этой кретинке, чтобы немедленно меня отпустила.

Натка насторожилась.