Книга Украинский гамбит. Война 2015 - Михаил Белозеров

— Слушай, мне бы со своими связаться, — попросил Костя.

— Организуем, — сказал Билл.

Через минуту Костя разговаривал по космической связи:

— У нас все нормально. Только оборудование потеряли. Один комп остался и «сонька». Машина сдохла. Нет, мы у американцев. Нет, не в плену, в гостях. — Костя улыбнулся Биллу, у которого сделались смешливые глаза. — Вечером постараемся выйти на связь с материалом. Да, суперматериал. О чем? Пока не знаю. Ну так и получается — нельзя все спланировать заранее. Нет, не подведем. Я сказал, не подведем. Я обещаю! Честное слово! А что мне делать?! Что?! Ну так получилось… не по нашей воле… Да… да… да… я все понял, Юрий Александрович. Всю ответственность беру на себя.

Завотделом Горелов Юрий Александрович был страшно недоволен. Мало того, что в Харькове погиб Виктор Ханыков, теперь вся группа оказалась в опасности, и виноватым, конечно, оказался Костя. Никакие доводы на Горелова не действовали. Он вообще был инициатором сворачивания работ в Украине, потому что не мог защитить свои позиции перед генеральным. Костя в их отношения не совался. У него и своих забот хватало. Поговаривали, что Горелов висел на крючке у генерального и не мог рыпнуться больше, чем ему было положено по субординации. Разумеется, это отражалось на работе редакционных групп, сковывало инициативу, подрывало веру людей в свою работу и вообще вносило нервозность в атмосферу коллектива.

Отсутствие тарелки усложняло передачу информации. Теперь они пользовались каналом интернета, а это значительно ограничивало их возможности. Ни о каком прямом эфире не могло быть и речи. Все новости устаревали в тот же момент, когда их записывали. Успокаивало одно, что все программы шли с задержкой.

— Слушай, Билл, — спросил Костя, — а можно поснимать вас? И вообще… как у вас насчет интервью?

— Позицию лучше не надо, а внутри — пожалуйста. Поговорите, я переведу. У нас это даже приветствуется.

Вначале они пообщались с рядовым Стивом Стоуном, который прятался от солнца под навесом. Он сообщил, что направлен сюда для продвижения демократии на восток, и расплылся в черной улыбке. Веселость перла из него точно так же, как из Сашки Тулупова.

— Ты считаешь, что здесь нет демократии?

— Я вообще ничего не считаю. Мое дело маленькое — любить вот эту штуку, «браунинг» М2НВ, и вести фланкирующий огонь по мосту.

— А если ты кого-то убьешь? — задал провокационный вопрос Костя.

Билл заулыбался, но перевел.

— На все воля Аллаха! — ответил рядовой и тоже заулыбался, как яркое солнышко.

— Ты что, мусульманин?

— Да, я черный мусульманин из Орегона.

— А как насчет Усамы бен Ладена?

— Я противник применения насилия в нашей стране. Пусть это происходит где угодно, но только не в США.

— То есть в Европе можно?

— Где угодно, — повторил рядовой и снова растянул рот до ушей. — Например, в неверной Англии. Да покарает ее Аллах!

— Но ведь Англия ваш союзник?

— Чей союзник?

— Ну, ваш!

— Но не лично мой!

— А как ты относишься к теории заговора одиннадцатого сентября?

— Я считаю, что во всем виноваты русские. Они наняли Усаму. Я пришел с ними воевать. — Стив Стоун похлопал по затворной коробке пулемета.

— Я тоже русский, — напомнил Костя.

— Пуф-пуф, — наставил на него палец рядовой и заразительно засмеялся, обнажая большие белые зубы. — Мы убиваем разов!

— Кого? — Костя от удивления едва не проглотил язык.

— Ха-ха-ха… — рядовой был чрезвычайно доволен, — русских, арабов и злодеев… ха-ха-ха… Разов!

— Стив, какую школу лицемерия ты закончил?

— У нас служат все, кому не лень, — глядя в объектив «соньки» и улыбаясь, сообщил Билл. — Таковы Соединенные Штаты Америки! Ничего не поделаешь — демократия! Это наш крест! Нас не интересуют политические взгляды солдат и их либидо, главное, чтобы они выполняли свои служебные обязанности. А политика и секс — это личное дело каждого. Командованию запрещено задавать вопрос, какая у тебя половая ориентация.

— Ну, а дисциплина?..

— На дисциплине это не отражается.

— А межрасовые отношения?..

— Это запрещено законом, как и секс между мужчинами.

— Но кому-то может не понравиться, что рядом с ним гей?

— Ты несколько ошибаешься, у нас очень терпимое общество, поэтому культура взаимоотношений между рядовыми поднята на высокий уровень.

— Иными словами. никто ни к кому не пристает?

— Ну да, я это имел в виду. Для этого у нас увольнительные и отпуска домой.

— Понятно, — среагировал Костя. — Наши телезрители будут удовлетворены твоими ответами.

Капрал Рой Чишолм из Кентукки оказался куда прямолинейней.

— Мне должны вручить нагрудный знак! Я отличился! — сообщил он мрачно.

— Каким образом?

Рой Чишолм помолчал, а потом, глядя на Билла Реброффа, сообщил:

— Повстанец решил атаковать нашу боевую машину. Я срезал его из гранатомета «Макс-19». Зрелище, я вам скажу, не очень эстетичное. От него ничего не осталось, кроме оторванных рук и ног, ну… еще… рассыпанных конфет. Я же не виноват, что он бросился на нас. Мимо бежала собака, схватила кусок мяса и сожрала. У нашего полковника едва не случился инфаркт. Он приказал мне застрелить собаку. Но нас не учили стрелять животных. Мы солдаты, мы обучены убивать людей. Пусть полковник сам в нее стреляет! Надеюсь, она наелась. Ну ее к черту! — Он выругался, употребив всеобъемлющее слово «фак».

Рябая щека у капрала непроизвольно дергалась. Выглядел он весьма удрученным.

— Но все равно тебе вручат этот знак? — спросил Костя, подумав, что русский в такой ситуации выразился бы куда сочнее и образнее. А у американцев на все случаи жизни «фак» и только «фак». Скучная нация, подумал он с невольным чувством превосходства.

— Ну… вручат… я не виноват, что он бросился… Нас учили… все уши прожужжали… и все такое… Америка свободная страна! Свобода заключается в том, что мы можем делать все, что хотим! Меня так учили в школе.

Костя услышал, как Тулупов, не выдержав, иронично прокомментировал:

— Ну да…

— Он принял банку с конфетами за гранату, — безжалостно пояснил Билл.

Косте показалось, что он издевается над капралом. Это означало только одно: дураков учат палкой даже в благословенной Америке.

— Я не виноват, — простонал Рой. — Он до сих пор стоит у меня перед глазами, этот мальчишка! Ему было лет двенадцать! Будьте милосердны!

— Неужели ты не мог отличить двенадцатилетнего мальчишку от боевика?