Книга Благословение святого Патрика - Вера Колочкова

– Здравствуйте, Лиза!

– Да, здравствуйте… Вы извините, что я днем пришла, у меня немного обстоятельства изменились.

– Да, конечно… Проходите, Лиза, я сейчас маму предупрежу. Она, кажется, спать собралась после обеда.

Затолклись неловко в прихожей, будто смутились совместным присутствием в небольшом пространстве. И, как давеча, вздрогнули от старухиного зычного голоса, прилетевшего из спальни:

– Кто там пришел, Александр? С кем ты там беседуешь?

– Это я, Ангелина Макаровна… Я, Лиза. Сейчас я вам укол сделаю.

Старуха возлежала в своих пухлых подушках, глядела на нее сонными блеклыми глазами. Потом произнесла ворчливо:

– А чего так рано пришла? Вчера говорила – вечером…

– Так получилось, извините. Вечером у меня дежурство в больнице, пришлось подмениться.

– А… Ну, давай поскорее, а то я спать собралась.

– Да, я быстро…

Поставив укол, на цыпочках вышла из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. Саша выглянул из кухни, предложил шепотом:

– Лиза, кофе хотите?

Улыбнулась, пожала плечами, оглянулась на дверь, откуда уже доносилось мощное старухино похрапывание. Саша тоже застыл в дверях, прислушиваясь.

– Спит… – произнес неуверенно, глядя на нее.

– Ага, спит… – эхом повторила она за ним, снова неловко улыбнувшись.

– Так кофе хотите?

– Не знаю… А вдруг мы вашу маму разбудим?

– Да? Ну, в общем… А может, мы… Мы просто погуляем немного? Знаете, очень на свежий воздух хочется. Или вы торопитесь, Лиза?

– Нет… Нет, что вы. Я никуда не тороплюсь. Я до вечера совершенно свободна.

– Ну, вот и отлично… Идемте?

– Да…

Вышли из квартиры на цыпочках, как воры, Саша осторожно провернул ключ в замке. Быстро спустились вниз по лестнице, будто боялись, что их окликнут. А уже на улице снова смутились, молча пошли рядом. Наконец Саша прервал это неловкое молчание, заговорил осторожно, даже слегка насмешливо:

– Я, наверное, напугал вас вчера…

– Да чем же? Ничуть вы меня не напугали! Наоборот…

– Что – наоборот?

– Ну, то есть… Я с удовольствием и дальше вас бы послушала. Знаете, я даже запомнила вашу последнюю фразу – про бойца. Вы так о себе сказали – я никогда не хотел быть бойцом…

– Да? Вы запомнили?

– Да. Именно так. Я запомнила.

– Хм…

Он снова замолчал, молчал долго, а потом заговорил внезапно, очень быстро, в волнении проглатывая концы слов:

– …Да, не хотел. Наверное, это подсознание подсказывало. Что-то вроде спасительного инстинкта, когда опасливо бережешь силы, не желая тратить их на войну… А по сути числишься слабаком, ни к чему не пригодным в этой жизни! Не знаю, почему мне именно вам хочется это объяснить, хоть убейте меня, не знаю! Я долго думал вчера… Я и правда не знаю, Лиза! Мне почему-то очень захотелось, чтобы вы меня поняли! Именно – вы…

– Да, спасибо… – нервно сглотнула она дурацкое, некстати произнесенное слово. И продолжила уже немного увереннее: – Да, говорите, пожалуйста, мне очень, очень интересно! Я, кажется, даже понимаю, о чем вы…

– Да я о себе в первую очередь! Я просто пытаюсь, как бы это сказать… Реабилитироваться в ваших глазах, что ли… Знаете, в человеке заложено не так уж много эмоционального потенциала, как ему кажется. Ничто ниоткуда не добавляется, все вертится внутри, перетекает из одного состояния в другое. И выбор бывает невелик – или ты на внешнюю войну тратишься, или внутреннее, свое, богом данное, сохраняешь в целостности… Может, это неправильно, конечно. Может, и впрямь достойно осуждения…

– Да с чего вы взяли, что я вас осуждаю, что вы! Я… Я просто слушаю…

Ее голос прошелестел так тихо, что он, наверное, и не услышал.

– Знаете, сейчас в человеческих отношениях на первое место вышло такое понятие, как инерционное хамство. Оно – как показатель прямой успешности, если хотите… Главное, умей нахамить прямо или косвенно, цинично или вежливо, очень серьезно или чуть насмешливо, исподволь или прямо в лоб – неважно. Умей нанести удар первым. Умей подавить волю того, с кем рядом живешь, и неважно, кто это будет – дети, супруг, случайный попутчик в транспорте или коллеги по работе… Если ты все это умеешь, значит, ты сильный, ты можешь многого в жизни достичь. Даже не можешь, а обязан достичь. Иначе ты несостоятелен, как личность, и твоя душевная начинка, твой внутренний мир, какой есть, без войны, становится всего лишь объектом для раздражения, в лучшем случае – для снисходительности… Но что делать, если ты все равно не хочешь, не можешь тратиться на войну, то есть взращивать в себе ответное хамство? Если знаешь, какими душевными силами надо для него пожертвовать…

Он замолчал так же внезапно, как и заговорил. Медленно повернулся, глянул на нее виновато, немного настороженно. Будто боялся увидеть ее лицо. А у нее вдруг сердце зашлось от этого взгляда… Отчаянного и в то же время очень доверчивого.

– Простите, Лиза. Еще раз повторюсь – я и сам не знаю, почему я все это говорю именно вам… Сам не знаю, честное слово.

– Зато я знаю, Саша. Вы все это проговорили именно мне, потому что… Потому что я вас понимаю. Может, как никто другой понимаю. От первого до последнего слова.

– Правда? Вы… действительно меня понимаете?

– Да. Потому что я тоже так думаю. Правда, мне бы не удалось так ясно облечь свои мысли в слова… и тем не менее. Я такая же, как вы, Саша, мы люди одной природы… И я тоже не знаю, зачем вам сейчас в этом признаюсь.

– Спасибо вам, Лиза…

– Да за что?

– А за это признание. Наверное, очень важно знать, что есть где-то человек, который тебя понимает. И не смеется над тобой. И не осуждает. Хм… Надо же, как просто устроен наш социум… Выходит, все-таки рыбак рыбака видит издалека?

Они улыбнулись друг другу смущенно, как школьники, впервые оставшиеся наедине. Впрочем, даже школьники, наверное, так не смущаются. У них, у школьников, сейчас это «наедине» гораздо смелее происходит.

– А знаете, Саша, что я вам еще скажу? Не надо так отчаиваться, вот что. Да, наш социум просто устроен, именно так, как вы говорите – то есть разделяется на подавляющих и подавляемых. А только еще неизвестно, кто из них, по сути, более счастлив!

– Хм… Вы имеете в виду библейскую истину? И последние станут первыми?

– Нет, нет… Я не это имею в виду. Я имею в виду возможность замены. То есть сохранность замены.

– А… замена, это что, по-вашему? Извините, я не совсем понимаю…

– Да это, по сути, то же самое, о чем вы сейчас говорили! Ну, это от обратного, что ли… Это когда не потраченная на хамскую войну сила меняется на дух. На чистоту сердца, если хотите. На волю и силу сердца. На отвоеванное право быть наивным человеком, в конце концов. Наивность – это довольно сильная штука, чистая и честная по своей сути… Да и душа, спрятанная в коробочке непротивления, не портится до конца дней человеческой жизни, то есть остается юным и свежим организмом, способным видеть по-другому, дышать по-другому, чувствовать по-другому…