Книга Природа хрупких вещей - Сьюзан Мейсснер

Прошу тебя, дорогой. Да, мы с тобой не очень ладили. Теперь я понимаю, что потерю сыновей приняла слишком близко к сердцу. Я была тебе плохой женой и как мать не оправдала надежд Кэт. Я знаю, что не могу быть тебе такой женой, какую ты заслуживаешь, но, прошу тебя, позволь мне попытаться стать хорошей матерью для Кэт. Пожалуйста, привези мне дочь. Позволь повидаться с ней.

С любовью, Кэндис.

Воздух будто застрял в легких — не продохнуть. Так вот почему я не могу найти свидетельство о смерти Кэндис. Она не умерла. Она жива. По крайней мере, была жива год и семь месяцев назад. И поскольку свидетельства о смерти нет и на банковском счету Мартина не десятки тысяч долларов, а всего три тысячи, значит, она, должно быть, по-прежнему находится в лечебнице. Как-то давно Мартин мне сказал, что его покойной жене досталось наследство от бабушки, что и позволило ему купить этот дом. Однако Кэндис ему наследства не оставляла. Она не умерла. Должно быть, он живет на деньги от продажи ранчо Аннабет.

Я смотрю на письмо и чувствую, как силы уходят из меня, уплывают, будто пух потревоженного ветром одуванчика. До сей минуты я обуздывала в себе крепнувший гнев на Мартина, чтобы затем пустить его вскачь в нужном направлении, как упряжку лошадей. Но теперь я выхолощена. Опустошена.

Наверное, то же самое испытывала Белинда час назад, когда увидела наше с Мартином свадебное фото. Словно вдруг оказалось, что ее мир скроен из бумаги, а сама она соткана из ниток, которыми он сшит. Бумага рвется на клочки, которые подхватывает и уносит ветер, а нитки разматываются.

Кэндис не умерла.

У Кэт есть мать, и это — не я.

Глава 13

Лишь несколько раз в своей жизни я хотела повернуть время вспять и принять другое решение. Я никогда не жалела, что приехала в Америку, и не жалею — даже теперь, — что отозвалась на объявление Мартина. Но в это мгновение, если б можно было, я отмотала бы пару часов назад и в половине пятого, когда раздался звонок в дверь, не пошла бы ее открывать. Пусть бы Белинда стояла на крыльце и думала, что она пришла не в тот дом. Я наблюдала бы за ней в занавешенное тюлем окно гостиной, пока она не удалилась бы.

Мне плевать, что Мартин — аферист и впутал нас в свои аферы. Мне плевать, что он заключает браки с женщинами, потому что ему от них что-то надо. Сейчас мне даже плевать, да простит меня Бог, на то, что Аннабет Бигелоу Гровер вовсе не случайно упала с лошади.

Мне важно лишь одно: еще утром, проснувшись, я считалась матерью маленькой девочки, которая нуждается во мне и любит меня. А теперь я просто еще одна жалкая душа, которую растоптал Мартин Хокинг. Может, он и не подрезал подпругу на лошади Аннабет, но он точно украл у Кэндис ее ребенка. И сказал Кэт, что ее мать умерла. С Белиндой он заключил фальшивый брак. Мне подарил ребенка, которого я не вправе оставить себе, потому что он не мой. Кэндис жива, пребывает в одной из аризонских лечебниц и жаждет вернуть свою дочь.

Я чувствую, что Белинда стоит возле меня. Она поднялась со стула и тоже читает письмо. Меня так и подмывает выпихнуть за порог, притвориться, будто я ее никогда не видела, будто у меня никогда не было причины взломать сегодня ящики письменного стола и узнать, что за тайны там хранятся.

— Значит, мать Кэт жива? — мгновением позже ужасается Белинда. — А девочка думает, что ее мама умерла!

Что бы я ни собиралась сказать в эту минуту, слова застывают у меня на языке.

Несколько долгих секунд мы молчим.

— Как он мог так поступить с малышкой? — наконец произносит Белинда надтреснутым голосом, который полнится негодованием материнской любви. Она еще не стала матерью, я тоже не мать, но мы обе балансируем на грани материнства. Она — с внутренней стороны, я — с внешней.

И правда, как Мартин мог так поступить с Кэт? Сказать, что ее мать умерла, хотя та жива?

— Не понимаю, зачем он это сделал. Зачем? — упорно вопрошает Белинда, ожидая от меня ответа.

— Я… может, он думал, что она уже скончалась от чахотки. — Собственный голос кажется мне чужим. — Она унаследовала значительное состояние. Очевидно, затем он и женился на ней. А потом, на его удачу, она заболела.

— Но ведь ее отец пока еще жив, — замечает Белинда, глядя на письмо.

— У нее есть свои деньги. От бабушки достались, по словам Мартина.

— Все равно не понимаю, зачем убеждать Кэт, что ее мама умерла? Зачем говорить ей это?

Я могла бы дать тому лишь одно объяснение. И скорее всего, это основополагающий мотив всех поступков Мартина Хокинга — если исходить из того, что мне теперь о нем известно.

— Потому что ему так было удобно. Он хотел, чтобы она думала, будто ее мама умерла. Хотел жить здесь, в Сан-Франциско, в свое удовольствие.

— Но зачем? Зачем он нас так ужасно обманул?

— Вероятно, хотел извлечь какую-то выгоду для себя. — Все, что мне удалось выяснить, складывается в единую картину, подтверждающую мое предположение. — Ему плевать на нас. На всех плевать.

— Даже на собственного ребенка? — изумляется Белинда.

— Даже на собственного ребенка. Я думала, он такой из-за того, что на его долю выпало слишком много горестей. Думала, он решил навсегда покончить с любовью, причем даже к дочери, потому что больше не хочет страдать. Но дело не в этом, Белинда. Он не парализован горем. Он просто бездушный коварный лжец. Потому и совершил все эти гнусности.

— Прекратите, — шепчет Белинда, поморщившись, будто я отвесила ей пощечину.

Смягчаю голос. Белинде тяжело слышать те откровения, что бродят у меня в голове. Тем более все сразу. Но она должна их осознать. Потому что необходимо решить, как нам быть дальше.

— Простите, что расстраиваю вас. Но это чистая правда. Он вас не любит. Он никого не любит.

И мы снова умолкаем на несколько минут.

Белинда скользит взглядом по документам на столе — доказательствам коварства и жестокости Мартина. Того, кто он есть.

Или кем не является.

— И что же нам теперь делать? — спрашивает она детским голоском.

— Я абсолютно уверена, что в Калифорнии многоженство является преступлением, — слышу я свой голос. — Завтра утром первым делом пойдем в полицию.