Книга Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939-1941 годы - Михаил Иванович Мельтюхов

выработать «дополнительный протокол» в ходе визита в Москву «ответственного государственного деятеля Германии». Сославшись на угрозу германо-польского кризиса, Гитлер предлагал «принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол». В 17 часов Молотов передал Шуленбургу ответ Сталина «рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру» с сообщением о согласии советского правительства «на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа». Тем не менее формально переговоры с Англией и Францией прерваны не были. 22 августа советская пресса сообщила о предстоящем визите И. фон Риббентропа в Москву для заключения договора о ненападении, одновременно СССР информировал Англию и Францию, что «переговоры о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры»[173]. В тот же день Франция попыталась вновь добиться от Польши согласия на проход Красной армии, чтобы иметь возможность ограничить значение будущего советско-германского пакта или сорвать его подписание[174]. Одновременно глава французской военной миссии получил полномочия на подписание военной конвенции и пытался 22 августа настоять на продолжении военных переговоров с СССР. Однако глава советской военной миссии, сославшись на то, что «позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна», предложил не торопиться с продолжением переговоров[175].

23 августа в Москву прибыл И. фон Риббентроп, и в ходе переговоров с И.В. Сталиным и В.М. Молотовым в ночь на 24 августа были подписаны советско-германский договор о ненападении и секретный дополнительный протокол, определивший сферы интересов сторон в Восточной Европе. К сфере интересов СССР были отнесены Финляндия, Эстония, Латвия, территория Польши к востоку от рек Нарев, Висла и Сан, а также Бессарабия[176]. В завершении беседы сторон, кратко обсудивших ряд международных вопросов, Сталин заявил Риббентропу, что «советское правительство относится к новому пакту очень серьезно. Он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера»[177]. Затем состоялся прием в Екатерининском зале Кремля. Риббентроп, войдя в зал, приветствовал присутствующих обычным фашистским жестом – выбросив вперед вытянутую руку с восклицанием «Хайль Гитлер!» Все замерли. Но Сталин улыбнулся и неожиданно ответил… книксеном. Взявшись пальцами за края своего френча, он картинно присел перед гостем. В зале раздался смех, и неловкость ситуации была сглажена. Когда прием закончился, Риббентроп покинул помещение и остались только свои, Сталин сказал: «Кажется, нам удалось провести их»[178].

Подписав пакт о ненападении, СССР 25 августа заявил англо-французским военным миссиям, что в изменившейся ситуации военные переговоры «теряют всякий смысл»[179]. Правда, в тот же день Франции было сообщено, что договор 1935 г. все еще остается в силе, а политические переговоры с Англией и Францией могли бы быть продолжены. Советское руководство было готово рассмотреть любые предложения Англии и Франции, если они согласятся на советские условия, но Лондон и Париж решили не идти на уступки СССР, который втайне от них осмелился предпочесть какие-то собственные интересы «общему делу» защиты западных демократий, и в ночь на 26 августа их военные миссии покинули Москву[180].

Заключение советско-германского пакта о ненападении является одной из ключевых тем отечественной историографии событий 1939 г., которая в последние годы обогатилась значительным количеством новых исследований. В центре дискуссии остаются причины согласия советского руководства на подписание соглашения с Германией. Сторонники официальной советской версии событий 1939 г. стараются доказать, что пакт – это вынужденный шаг Москвы. Для доказательства этого тезиса в литературе приводятся различные варианты возможных действий советского руководства, которые должны подтвердить, что иной альтернативы, кроме пакта, не было[181]. Более критически настроенные исследователи, ссылаясь на свой набор возможных альтернативных шагов Москвы[182], полагают, что решение И.В. Сталина подписать договор с Германией было просчетом. Но, исходя из ими же указываемых целей, которые преследовало советское руководство, это был вовсе не просчет, а желанный для него результат. Поэтому некоторые авторы считают пакт успехом советского руководства, которое смогло достичь своих целей[183].

Любопытно отметить, что ряд авторов, критикующих И.В. Сталина за согласие подписать пакт, вместе с тем пишут, что Москва проводила «курс на сближение с Германией». По их мнению, этот «курс» был взят советским руководством после Мюнхена[184], с конца 1938 г.[185], с марта 1939 г.[186] или с мая 1939 г.[187]. Опубликованные советские дипломатические документы позволили установить, что согласие на переговоры с Германией советское руководство дало 3–4 августа, еще раз подтвердив его 11–12 августа, но окончательное решение о заключении пакта было принято 19–21 августа[188]. Имеющиеся в распоряжении историков документы свидетельствуют не столько о наличии у Москвы «прогерманского» или «проанглийского» курса, сколько о стремлении советского руководства использовать противоречия между другими великими державами для усиления своего влияния в мире. Нарастание напряженности в отношениях между Англией и Германией вело к тому, что обе эти страны были заинтересованы в благожелательной позиции СССР, и вынуждало их идти на уступки Москве. Это требовало проведения осторожного внешнеполитического курса, гибко реагировавшего на изменения международной ситуации. В этом смысле советская внешняя политика 1939 г. дает прекрасный пример подобного лавирования в собственных интересах.

Продолжается дискуссия по вопросу о заинтересованности Германии в заключении договора о ненападении с Советским Союзом. Так, А.Н. Яковлев считает, что Германия не слишком стремилась к соглашению с СССР, так как могла выбирать между договоренностью с ним или с Англией. При этом автор отмечает неизученность вопроса о готовности Германии к войне с Советским Союзом в 1939 г.[189]. По мнению ряда авторов, летом 1939 г. Германия находилась в очень сложном положении, поскольку стремилась достичь внешнеполитической изоляции Польши в предстоящей войне и получить гарантию от войны на два фронта, а значит, была заинтересована в пакте сильнее, чем Советский Союз, именно поэтому она и была инициатором соглашения с СССР, к войне с которым она была не готова[190]. Противоположного мнения придерживается Г.Н. Севостьянов, который считает, что Германия была готова к войне с СССР, но в подтверждение приводит данные, которые, как минимум, ставят это утверждение под сомнение[191]. Большинство авторов отмечают неготовность СССР к войне с Германией в 1939 г., что объясняется репрессиями в Красной армии или просто «слабостью» РККА[192]. Лишь О.Ф. Сувениров высказался в том смысле, что РККА была в 1939 г. сильнее вермахта[193], но этот тезис не получил поддержки. Отсутствие сопоставительного анализа вооруженных сил великих держав