Книга Инквизиция Cредневековья - Рамон Наварете

при виде страданий несчастных. Но самой большой его страстью было купаться в детской крови. Слуги перерезали ребенку яремную вену и направляли струю крови на барона. Иной раз кровью оказывалась залита вся комната. Когда совершалось ужасное деяние и несчастное дитя умирало, маршал исполнялся скорби при виде того, что совершил, и либо в слезах бросался на постель, либо падал на колени и принимался лихорадочно произносить молитвы и литании, пока слуги мыли пол и сжигали в огромном очаге останки убитых детей. Вся одежда и вещи, принадлежавшие маленьким жертвам, также сжигались <…> Анрие признался, что лично присутствовал при умерщвлении таким образом сорока детей и может описать часть из них, если нужно опознать тех, которые считаются похищенными»[148].

После подобного леденящего душу рассказа один из судей все же нашел в себе силы заметить, что невозможно сжечь человеческое тело в домашнем очаге. Но на это Анрие Гриар сказал, что очаг был громадным, и за несколько часов труп сгорал там без остатка, а они потом выбрасывали пепел через окно прямо в ров.

Помощник прокурора сказал, что этот рассказ больше похож на вымысел, и что даже величайшие из извергов не совершали ничего подобного. Однако допрашиваемый продолжал настаивать на своем, рассказывая все новые и новые ужасы. Это привело судей в состояние шока.

Председатель суда Пьер де л’Опиталь приказал дать слово Этьену Корийо.

Однако Этьен Корийо не спешил давать показания против своего господина, и тогда ряд судей, усомнившихся в словах Анрие Гриара, потребовал, чтобы того подвергли пытке. Но в ответ на это Пьер де л’Опиталь заявил, что пытка назначается тем, кто не сознается, а не для тех, кто раскаивается в своих преступлениях. И он потребовал, чтобы пытке подвергли Этьена Корийо, если он и дальше будет молчать.

Несчастный испугался и тут же выразил готовность говорить. По сути, ему ничего не оставалось, как подтвердить сказанное Анрие Гриаром. И эти так называемые «свидетельства» «полностью лишили Жиля де Рэ средств защиты. Из него, по сути, совершенно сознательно сделали идеального злодея, и теперь, по законам того времени, ему ничего не оставалось, как просить прощения у Церкви в расчете на то, что после этого он, расставшись с жизнью, отправится прямо в рай»[149]. А дальнейший ход процесса лишь помог ему в этом, ибо «тот, кто раскаивается в своих прегрешениях, всегда получает прощение Господа».

18 октября в зал приглашались только свидетели обвинения и так называемые «доносчики», то есть люди, желавшие сделать заявление добровольно. Cначала разбирали пункты обвинения, связанные с алхимическими изысканиями Жиля де Рэ и его сношениями с нечистой силой. Многие утверждали, что видели своими глазами помещения в замке Тиффож, украшенные каббалистической и сатанинской символикой. Штатные алхимики маршала рассказали о сути проводившихся по его указанию экспериментов.

19 октября были заслушаны свидетельства еще пятнадцати человек: врачей, аптекарей, ученых и торговцев. Все они были почтенными жителями Нанта, и все они единогласно обвинили Жиля де Рэ в убийствах детей, вызывании демонов, кровавых жертвоприношениях и других зверствах.

Генеральный судья Бретани спросил Жиля де Рэ, готов ли он отвечать. На это маршал спокойно ответил, что готов, но при этом он оставляет за собой право обратиться к всемилостивейшему вмешательству Его Величества короля Франции, которому он долгое время служил в качестве маршала…

Его перебили, заявив, что король Франции не имеет отношения к данному делу. Тогда Жиль де Рэ сказал, что он является еще и вассалом герцога Бретонского, а посему он обращается к Его Светлости с просьбой разрешить ему удалиться в монастырь, чтобы там замаливать свои грехи.

20 октября Жиль де Рэ снова появился перед судьями, и епископ Жан де Малетруа спросил его, может ли он сказать что-либо в оправдание своих преступлений.

На это маршал ответил, что достаточно будет и предыдущих разъяснений.

Пьер де л’Опиталь, в свою очередь, предложил отсрочить новое слушание, пока готовятся письменные показания против обвиняемого.

Жиль де Рэ сказал, что это излишне.

Тогда Жан де Малетруа спросил его, не станет ли он опровергать показания свидетелей. А после отказа он заявил, что это не кажется ему достаточным. И он потребовал применить к Жилю де Рэ пытку, что было встречено остальными судьями с одобрением.

И тут следует еще раз отметить, что в целях получения каких-либо данных обвиняемого в те времена имели право подвергнуть пытке, в том числе и после оглашения приговора. И во Франции пытка была отменена лишь в 1784 году.

Очередное заседание суда началось в два часа пополудни в пятницу, 21 октября 1440 года, и суд постановил пытать маршала, дабы побудить его прекратить гнусное запирательство. Жиль де Рэ был приведен в пыточную камеру и там стал «униженно просить» перенести пытку на следующий день, чтобы иметь возможность «признаться в выдвинутых против него обвинениях так, чтобы судьи остались довольны, и не понадобилось бы его пытать»[150].

Но его не послушали. Как и следовало ожидать, растянутый на дыбе маршал быстро прекратил «гнусное запирательство» и пообещал изменить свое поведение в суде. Доставленный после этого в суд, он преклонил колени перед епископом Нантским и попросил его снять с него отлучение от церкви. Маршал принес присягу на Библии и изъявил готовность чистосердечно признаться во всех своих преступлениях.

Впрочем, маршал все-таки выразил несогласие с прозвучавшими обвинениями в свой адрес, но лишь один раз: когда речь пошла о заключении договора с дьяволом и о принесении ему жертв. Но, по большому счету, он уже не в силах был повлиять на дальнейшее развитие событий. Его еще раз доставили в пыточную камеру и вновь растянули на дыбе. После этого Жиль де Рэ окончательно пал духом и стал умолять прекратить пытку, заявив, что готов сознаться, что «наслаждался пороком». Он подробно описал излюбленные способы убийства детей и собственные ощущения при этом, признал факт коллекционирования «прекраснейших головок»[151]. Он сам определил число замученных им детей в восемьсот (примерно по одному в неделю на протяжении последних пятнадцати лет), но суд посчитал достаточной цифру в сто пятьдесят погибших детей.

В судебных отчетах потом было отмечено, что Жиль де Рэ прекратил запираться и сознался во всем «добровольно и свободно». Про «добровольно» и «свободно» сейчас даже и говорить не хочется,