Книга Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

— Ни в чем, — сказал он.

Как ему было объяснить эту внезапную игру памяти? Или внезапное осознание того, что его дед построил Гленигл как напоминание о том, что он любил в Шотландии. Как он мог объяснить ей, что дух старика все еще витает рядом с ним, поощрительно похлопывая его по плечу?

Это прозвучало бы так же странно, как ее рассказы о «даре».

Вероника промолчала, великодушно позволив ему солгать.

Они подошли к дому, и им навстречу рванулось прошлое, приветствуя их.

Извилистая круговая подъездная Дорожка Донкастер-холла была точно такой же, как в Гленигле. Когда карета остановилась перед парадной дверью, Монтгомери почти ожидал, что все, кого он любил, бросятся приветствовать его. Его братья, Кэролайн, духи тех, кто никогда не видел этого места и никогда не топтал этой земли.

Несколько долгих минут тишина оставалась нерушимой.

Наконец Монтгомери схватился за дверную ручку, распахнул дверь и вошел внутрь. Он стоял вполоборота к Донкастер-Холлу, когда парадная дверь отворилась, и на мгновение зияющий вход в глубину не открыл ему ничего. Через секунду он остолбенел и стоял, едва дыша.

Неужели он оказался в раю? Возможно, по пути в Англию он умер? Может быть, Господь вознаградил его крошечные усилия, даровав ему это место, этот клочок земли, столь похожий на дом, к которому прикипело его сердце?

Но вместо Магнуса, Джеймса, Алисдэра или Кэролайн в дверях стоял незнакомец, а за его спиной его поверенный Эдмунд Керр.

Монтгомери обернулся, предложил руку Веронике, выходившей из экипажа, и сжал ее изо всех сил. И тогда его жена сделала нечто странное.

Она приподнялась на цыпочках, держась одной рукой за его плечо, чтобы сохранить равновесие, и поцеловала его в щеку.

Прежде чем отстраниться, она прошептала:

— Я здесь, Монтгомери.

Он был смущен, заметив на ее лице сочувствие. Неужели его ощущения были настолько прозрачны, что она могла их увидеть?

— Добро пожаловать в Донкастер-Холл, лорд Фэрфакс, — провозгласил Эдмунд, делая шаг к карете.

Монтгомери повернулся к своему поверенному, чувствуя присутствие Вероники, продевшей руку под его локоть. Кто кого здесь поддерживал?

— Похоже, вы хорошо провели время, — сказал Эдмунд, широко растягивая рот в улыбке.

Как ни странно, здесь его поверенный утратил суровое и кислое выражение лица и теперь казался почти веселым.

Монтгомери кивнул, все еще не доверяя себе и не решаясь заговорить.

Эдмунд сделал жест рукой, указывая на дом:

— Как можете видеть, это Донкастер-Холл.

Монтгомери демонстративно похлопал Веронику по руке и оглядел гравийную дорожку, прежде чем последовать в дом за Эдмундом.

Его удивил ветер. Слыша его шелест в деревьях, Монтгомери был готов поверить, что дом и земля приветствуют его на родном гэльском языке.

Он немного научился ему от деда, но знал недостаточно хорошо, чтобы говорить на нем свободно, без подсказки. Однако птичьи голоса вплелись в воспоминания о Виргинии, как и вид парящих над головой орлов. Как он вдруг понял, это тоже было одной из граней его дома. Его дед назвал дом в Виргинии в честь орлов, гнездящихся в Шотландии[4].

Овальная лестница тянулась через все три этажа. Она была широкой, величественной и покрыта изумрудного цвета сукном. На верхней площадке коринфские колонны образовывали овал. Каждая была высотой в этаж. Вид с первого этажа, как и сверху, являл собой фигуру витиеватого эллипса.

— Овальная лестница, ваша милость, — сказал Эдмунд. — Спроектирована самим Робертом Адамом в прошлом веке. Ведет в комнаты для слуг. Хотите пройти да?

Монтгомери покачал головой.

— Думаю, моя жена и я предпочтем осмотреть комнаты для членов семьи, — ответил он, направляясь в левое крыло. — Они ведь там? Да?

— Да, ваша милость, — ответил Эдмунд, и выглядел при этом смущенным.

— Второй этаж, — продолжал Монтгомери, проверяя себя, — Первая дверь ведет в парадную спальню. А дальше находятся несколько спален поменьше и гардеробные и, наконец, хозяйская спальня.

— Парадную спальню превратили в спальню его милости, — сказал Эдмунд. — Примерно лет двенадцать назад.

Поверенный заколебался.

— Вы здесь бывали, ваша милость?

— Нет, — ответил он.

— И все же знаете расположение комнат.

Монтгомери только кивнул. Его дед не мог знать обо всех переменах, но все остальное в Гленигле повторяло Донкастер-Холл.

— Я слышал об этом доме, — сказал он, и, по-видимому, его ответ успокоил Эдмунда.

Монтгомери посмотрел на Веронику, ответившую ему внимательным взглядом. Ее ему обмануть не удалось. Ему требовалось время, чтобы понять, что он видел, прежде чем обсуждать это с кем-нибудь.

Магнус был шотландцем, шотландцем до мозга костей, но он покинул Шотландское нагорье с тяжестью в сердце и горьким вкусом во рту.

— Эта земля не могла нас прокормить, Монтгомери. Даже со всеми нашими овцами. И потому я их не завожу на нашей новой земле.

Магнус погладил его по голове, растрепав волосы.

— Вот почему я завел здесь, в Америке, славную шотландскую семью, мальчик. Воспитал мужчин, оставшихся горцами в своем сердце.

Его дед умер еще до войны, до того как увидел свою семью распавшейся надвое. Он был погребен на церковном кладбище возле дороги, так и не узнав, что случилось с Глениглом.

А теперь Магнус Фэрфакс был здесь, во всяком случае, здесь был его дух, столь же склонный к общению, как духи Алисдэра, Джеймса и Кэролайн. Гленигл был здесь, будто воспрянул из небытия, из здешней земли, чтобы приветствовать его в Шотландии.

— Слуги хотели бы приветствовать вас, ваша милость, — сказал Эдмунд. — Они собрались в Круглой гостиной, ваша милость.

Последнее, чего бы хотел Монтгомери, — это разыгрывать лорда Фэрфакса, но сделал знак Эдмунду, указав на другое крыло дома.

Он посмотрел на Веронику. Она не выпустила его руки и, когда они повернули к другому крылу, сжала ее, демонстрируя свою поддержку.

Потолок Круглой гостиной украшали фестоны и затейливая резьба, которую дополняли лепные ленты, спускавшиеся из расположенного в центре потолка букета в каждый угол, где эту ленту поддерживал пухленький херувим с ямочками на щеках. Монтгомери испытал чувство благодарности, оттого что господствовавшая в Лондоне мания украшать интерьеры домов алыми драпировками с бахромой не достигла Шотландии. Вместо этого стены были обиты бледно-зеленой тканью, а золоченая мебель расставлена таким образом, что гости могли свободно подходить к окнам или к двери, ведущей налево, и через нее выходить на террасу. Три софы в комплекте с необходимым количеством столов и ламп были расставлены перед массивным каменным белым камином.