Книга Большое шоу в Бололэнде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод

назвал штаб-квартиру «сумасшедшим домом».

Обеспечение более просторных помещений считалось настолько приоритетным, что Хаскелл сам взял на себя ответственность. Советские чиновники привезли его осмотреть несколько потенциальных кандидатов на заселение, включая очень большой дом. Женщина, которая когда-то владела им, бывшая аристократка, близкая к придворным кругам Романовых, теперь жила в подвале, остальные комнаты были переоборудованы в отдельные квартиры, в каждой из которых жила семья рабочих. Этот факт жизни во время революции позже станет знаком миллионам кинозрителей по сцене, в которой доктор Живаго возвращается домой после долгого отсутствия и обнаруживает, что у него появился странный набор новых соседей — живущих в его собственном доме. Хаскелл вошел и обнаружил, что здание достаточно просторное, чтобы соответствовать целям АРА, но в неприемлемом аварийном состоянии. В каждой из комнат была своя самодельная печь с вентиляционной трубой, проходящей через внешнюю стену. Здание было ужасно грязным, и потребовались бы недели, чтобы привести его в порядок. Кроме того, реквизиция здания повлекла бы за собой неприятную процедуру выселения его обездоленных арендаторов из числа рабочего класса, что является непривлекательной перспективой даже для этого представителя капиталистической Америки.

Таким образом, структура была непригодна для АРА, но что-то заставило Хаскелла колебаться. У входа в свою полуподвальную квартиру стояла бывшая владелица дома, за ее спиной стояли ее дети, тщательный уход семьи резко контрастировал с убогим окружением. Мать, прямая и бесстрашная перед советскими официальными лицами, умоляюще смотрела вслед Хаскеллу. Не было произнесено ни слова, но он понял, что она хотела, чтобы он присвоил здание, что означало бы безопасность и пропитание для нее и ее детей, а также восстановление ее дома. Полковник помедлил, разглядывая потолок, стены, пол, следы от ботинок, пытаясь представить удовлетворительное решение этой неожиданной дилеммы. Но такового не нашлось.

Это был выбор, с которым американцы будут сталкиваться снова и снова в течение следующих двух лет, многие из которых были гораздо более душераздирающими, чем тот, который сейчас тестировал Хаскелл. Компания покинула здание, женщина все еще стояла на посту в дверях. Четыре месяца спустя Хаскеллу все еще не удавалось забыть об этом эпизоде. Посетивший Москву американец обнаружил, что он одержим этой темой, возвращаясь к ней «по крайней мере раз в день» во время еды, и «он снова касался ее почти каждый вечер».

Разведывательная миссия Хаскелла показала, что единственными зданиями, пригодными для немедленного заселения, были те частные дома, которые были национализированы и преобразованы в государственные музеи и чьи интерьеры сохранились в первозданном виде, включая мебель, картины и предметы искусства. Эти музеи были открыты для публики, чтобы люди, получившие новые полномочия, могли прийти и посмотреть не только на произведения искусства, но и на реликвии образа жизни, отправленные на свалку истории. Хаскелл попросил, чтобы АРА разрешили захватить два из этих зданий. Его просьба была отклонена мадам Троцкой, в чьи обязанности входило управлять подобными культурными учреждениями, но ее решение было отклонено по одному из двух, которые были переданы в ведение АРА в обмен на обещание гарантировать сохранность коллекции произведений искусства. Это просторное здание располагалось в районе Арбат, в десяти минутах ходьбы от штаб-квартиры. В течение трех недель появилось еще три дома, и загруженность АРА уменьшилась.

Попытка попробовать свои силы в сфере московской недвижимости ускорила знакомство Хаскелла с трудностями выполнения задач в России. Выполнение даже незначительных задач, казалось, занимало вечность, создавая у американцев ощущение, что они стоят на месте. Предстояло многое сделать, но правительство, казалось, было неспособно к действию или даже тянуло время; даже когда оно сотрудничало, приказы, отдаваемые ответственными должностными лицами, казалось, по словам Кэрролла, «растворялись в воздухе, как только выходили за пределы офиса».Хаскелл имел в виду это невдохновляющее представление, когда писал в нью-йоркский офис 28 сентября: «Вся ситуация в России в настоящее время, похоже, такова, что все старое, сломанное, изношенное, выпотрошенное, ничего не работает, и все, кажется, слоняются в полубессознательном состоянии с единственной мыслью в голове, то есть где они собираются раздобыть еду, кров и одежду».

Во всяком случае, это был вид из Москвы, но из того, что рассказали ему Грегг и Келлог, он знал, что положение москвичей было несравненно лучше, чем положение жителей долины Волги, которую он представлял как «другую Армению 1918-1919 годов, увеличившуюся в размерах и населении до еще не определенной степени». Итак, наведя порядок из хаоса в Москве, Хаскелл отправился лично взглянуть на королевство голода.

К настоящему времени масштаб проблемы в столицах и на Волге, по крайней мере, на участке к северу от Самары, был примерно определен. Паек, установленный на октябрь, составлял: Казань — 150 000; Самара — 150 000; Симбирск — 75 000; Саратов — 75 000; Москва — 20 000; и Петроград — 15 000. Эти общие данные должны были быть доведены, по мере поступления запасов продовольствия, до максимального целевого показателя в один миллион. Но, как указал Хаскелл, географические границы массового голода еще не были подтверждены. Советское правительство определило «зону голода», что означает территорию, пострадавшую от засухи, как территорию, охватывающую примерно 800 миль в длину, от Вятки на севере до Астрахани на Каспийском море, и 350 миль в поперечнике в самом широком месте, между Пензой и Уфой. Это означало, что засуха поразила большую часть так называемого черноземного региона, охватывающего самые плодородные почвы в России, где производство продовольствия в 1921 году составляло уже менее половины от того, что было в 1913 году, и который также был самой густонаселенной частью страны.

На данный момент правительство ничего не говорило о ситуации на юге Украины, где десять миллионов человек столкнулись с таким же сильным голодом, как и на Волге. Сотрудники Хаскелл по оказанию помощи не знали об этом и не имели представления о серьезности ситуации к востоку от Волги, источника тысяч беженцев, бегущих на запад. Программа помощи пострадавшим от голода в Америке могла превратить этот массовый исход в паническое бегство, а это означало, что для АРА было важно определить масштабы проблемы на востоке и решить, следует ли проводить там операции по оказанию помощи.

Хаскелл должен был иметь возможность визуализировать предстоящую работу и предоставить Гуверу отчет из первых рук. Он покинул Москву 5 октября и совершил короткую поездку через Самару в Уфимскую область в Уральских горах, затем обратно — поездка туда и обратно должна была продлиться девять дней. В его компании, когда он покидал столицу, был Линкольн Хатчинсон, профессор экономики Калифорнийского университета, который был призван в качестве специального следователя для российского подразделения. Хатчинсон был до и после войны торговым атташе США и служил в АРА в Праге. Его пригласили на борт российской миссии, чтобы он работал главным экономистом и статистиком в стране заведомо ненадежной статистики, чему он