Книга Предатель стреляет в спину (сборник) - Олег Михайлович Блоцкий

горах, похожие на затухающие искры…

– Любовь! – говорил вслух Егоров и вспоминал командира полка, который на боевые таскал любовницу – толстую, неповоротливую бабищу.

И когда ребята змейками вползали на фиолетовые горы, тот на расположенном в достаточном удалении от них командном пункте плескался с бабищей в небольшом переносном армейском бассейне. Воду в него сливали из машины-водовозки. Полковник, похрюкивая и гогоча, шлепал широкой толстой ладонью по беспокойной поверхности: брызги веером летели в лицо бабище. Она отворачивалась, жмурясь, и пищала, что тушь попадет в глаза и вообще всю косметику смоет.

– Новую куплю! – радостно орал полкан, нависая над женщиной, и они исчезали с поверхности.

Вода с шумом перекатывалась через резиновые обручи круглого бассейна и струями стекала по бокам на сухую землю.

А солдатам в горах не хватало воды, и они припадали к лужам с влажным вязким дном.

– Любовь! – злобно шептал Егоров, сжимая кулаки и чувствуя вину и перед Светкой, от которой он так позорно убежал, и перед девушкой, которая сама оставила его.

Бабищу, конечно же, наградили орденом Красной Звезды, а Веру те же начальники называли после ее смерти идиоткой и даже не удостоили простой медальки. А все потому, что Вера не спала с ними поочередно. Не то, что бабища, которая начала восхождение к самой верхушке полковой пирамиды с командира второй роты и победоносно прошла через постели всех начальников, как переходящее знамя.

Егорова прямо-таки перекосило, когда он представил, как бабища выступает на очередном уроке мужества, демонстрирует орден, который уютно устроился на ее необъятной груди, и бойко пересказывает содержание газетных статеек об Афгане.

– Любовь! – смачно плевал на асфальт Виктор, думая об артиллеристе, который сначала так трепетно повествовал ему о своих чувствах к жене, а затем безудержно загулял с госпитальной медсестрой, да так, что она не только все деньги у него потихоньку выманила, но и получила клятвенные заверения, что старший лейтенант непременно женится на ней.

Однако Егоров все никак не мог забыть о собственной подлости. Поэтому все старательнее перебирал всех полковых шлюх, чтобы хоть как-то обелить себя. Но из этого ничего не выходило.

Ведь, в сущности, все мужики верили в счастливую и светлую любовь, и казалось им – только в ней они могут обрести счастье, покой и забвение пережитого. Виктору тоже так казалось. Еще ему хотелось быть нужным. Ведь он привык к этому. Особенно там. Но теперь Егоров хотел быть необходимым уже не армии, а только любимому человеку. Там Виктор видел и чувствовал, что он нужен Витальке, Файзи, Сереге, Ромке, Эдику, своим солдатам. И он без них обойтись не мог.

Но Егоров знал, что рано или поздно их пути разойдутся, а ему так хотелось быть нужным только для любимого человека. Не вышло. Ирине он тоже оказался ни к чему.

«Все оттого, – думал Егоров, – что, встречаясь с человеком, мы начинаем представлять жизнь с ним, не понимая, что тот эту жизнь видит для себя по-другому. От этого все беды».

Егоров шел по улицам и думал о своем одиночестве и никчемности. И понял он сейчас, как счастлив, оказывается, был в Афгане, где ждали его с боевых ребята и постоянно тревожились за него, когда он туда отправлялся.

Пьянки в полку всегда заканчивались одним и тем же – разговорами о любви. Окончательно окосевшие от водки офицеры и прапорщики в очередной раз рассказывали друг другу о своей любви: первой, неудавшейся, яркой, горькой, счастливой. Разговоры эти были исповедальными. Становилось ясно, что без любви им, мужикам, ни-ку-да.

И загадочные женские тени вереницей кружили по комнатам, где орали японские магнитофоны, звенели армейские кружки, и трясущиеся кондиционеры не в состоянии были вытянуть сизый дым.

И когда пьяная сладкая волна вздымала Егорова на самый гребень, вдруг виделась ему девушка с распущенными каштановыми волосами, к которой он стремился. Но девушка исчезала, а лейтенант разочарованно проваливался в пьяное тупое небытие.

Виктор сидел на пустынной набережной и по привычке, от которой все никак не мог избавиться, держал зажженную сигарету в кулаке.

Ему по-прежнему казалось, что еще немного – и он увидит девушку.

«Она обязательно придет, – утешал себя Егоров. – Обязательно. Следует лишь подождать. Конечно, ждать и догонять – самое поганое дело. Особенно если не знаешь, где и во сколько. И в засаде лежать не сахар. Тем более в горах, ночью, среди леденящих камней, где пальцы даже огоньком сигареты не согреть, потому что курить – себе на погибель. А с каждой секундой, по закону подлости, все больше хочется.

Но в этом, наверное, особый смысл жизни: если кого-то ждешь, то в чем-то обязательно должен обделить себя или перетерпеть лишения», – думал Виктор.

– Закурить не найдется?

Четверо подростков стали полукругом, еще один проворно забежал за спину. Ребята действовали четко, и офицер понял, что так поступали они не раз.

Егоров протянул сигареты. Пачка исчезла в чьем-то кармане.

– Ну, – спросил кто-то, – а зажигалку забыл, чучело?

Страха у Виктора не было. Рождалась досада, что кто-то вторгается в его мысли, мешая думать о девушке. Если бы она была рядом, Егоров совсем по-другому повел бы себя с этими подвыпившими храбрецами. А так?

Зажигалка перекочевала в чужие руки.

– Деньги! – повелительно произнес третий голос.

Виктор вяло потянулся к карману, но кто-то из пацанов вдруг сказал:

– Нет, сначала кроссовочки. Слышь, дятел, кроссовки сначала. Я зырю, клевые они у тебя, адидасовские.

– Что-о-о? – напрягаясь, спросил офицер.

– Кроссовочки, мудило, не понял, по-быстрому, козел, – взвизгнул малолетка, а в спину Егорова ткнули кулаком.

– Кроссовочки, значит. – Виктор задохнулся от ярости, склоняясь к шнуркам. – Секунду, ребята. Сейчас, дорогие!

– То-то, фраер. За сколько купил, барыга?

Но ответа окружение не услышало, потому что Егоров уже ударил головой в подбородок ближнему. Бил он их молча, сцепив зубы, сжав кулаки до каменной твердости…

8

Ирина сидела в ресторане с темно-синими скатертями и уютными настольными лампами.

Судьба словно насмехалась над ней, потому что он тоже почему-то из всех выбрал именно это заведение.

Девушка ничего не пила и не ела. Она едва вслушивалась в непрерывную речь, нервно мяла матерчатую крахмальную салфетку и все думала, где сейчас Виктор.

Еще она рассчитывала, что вот-вот, чуть погодя, через минутку она обязательно ему все расскажет, а затем выскочит из-за стола и бросится на поиски Егорова.

«Он должен быть в кафе, – гадала девушка, – он обязательно там. Боже, лишь бы он не напился!»

Старик-фотограф, снявший нелепую панамку и облачившийся в строгий, со стальным отливом костюм, оказался на вид совсем