Книга Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник

Я создал, будь то человек, змея, дерево или просто мысль, в Моих глазах не является отталкивающим. На первый раз Я пощажу вас, поскольку вы молоды и невежественны, но вы не должны забывать, что не сможете уничтожить то, что вам будет казаться отвратительным, – если вы попытаетесь это уничтожить, то уничтоженное всегда будет возвращаться в стократном объеме.

Это стало одной из причин, почему кикуйю решили рыхлить почву, а не охотиться на зверей в джунглях, как вакамба, или воевать со своими соседями, как масаи. Кикуйю не хотели, чтобы истребленное ими возвратилось и причинило им ущерб. Этот урок каждый мундумугу передавал своему поколению даже после того, как мы покинули Кению и эмигрировали на терраформированную планету Кириньяга.

За всю историю нашего племени только один мундумугу позабыл об уроке, преподанном Нгаи на священной горе в тот далекий день.

Этим мундумугу был я.

Проснувшись, я обнаружил, что на колючую ограду моего бома напоролась гиена. Это само по себе должно было предупредить меня, что наступивший день проклят, ибо худшего предзнаменования невозможно представить. Ветер, сухой, жаркий, пыльный, дул с запада, а ведь известно, что все добрые ветра приходят с востока.

В этот день на планету должны были прибыть первые иммигранты. Мы долго и ожесточенно сопротивлялись их появлению на Кириньяге, поскольку хранили старые обычаи нашего народа и не желали, чтобы стороннее воздействие исказило созданное нами общество. Но наша хартия недвусмысленно указывала, что любой кикуйю, поклявшийся соблюдать наши законы и уплативший положенную сумму Эвтопическому Совету, может эмигрировать из Кении, так что, отсрочив неизбежное насколько смогли, мы наконец согласились и приняли к себе Томаса Нкобе и его жену.

Нкобе мы сочли наилучшим из всех кандидатов на иммиграцию. Он родился в Кении, рос в тени священной горы, учился за границей, затем вернулся и стал вести хозяйство на крупной ферме, выкупив ее у одного из последних европейских землевладельцев. Что еще важнее, он был прямым потомком Джомо Кениаты, Великого Пылающего Копья Кении, который привел нас к независимости.

Я устало тащился по выжженной солнцем саванне к небольшой посадочной площадке в Космопорте, чтобы поприветствовать новоприбывших. Со мной был только мой юный помощник Ндеми. Дважды буйволы преграждали нам путь, а однажды Ндеми пришлось бросать камни в гиену, чтобы отогнать ее, но в конце концов мы прибыли на место и обнаружили, что корабль Техподдержки с Нкобе и его женой еще не приземлился. Я опустился на пятки в тени акации, и мгновением позже ко мне присоединился Ндеми.

– Они опаздывают, – сказал мальчик, всматриваясь в безоблачное небо. – Наверное, они вообще не прилетят.

– Нет, прилетят, – возразил я, – все знаки говорят за это.

– Но это дурные знаки, а ведь Нкобе, наверное, хороший человек.

– На свете много хороших людей, – ответил я, – но не все они подходят Кириньяге.

– Ты встревожен, Кориба? – спросил Ндеми, когда пара венценосных журавлей прошла по хрупкой сухой траве, а стервятник поднялся на восходящих воздушных потоках.

– Я обеспокоен, – сказал я.

– Чем же?

– Я не знаю, зачем ему понадобилось здесь поселиться.

– А почему бы и нет? – спросил Ндеми, подобрав сухую веточку и методично разломав ее на мелкие кусочки. – Разве это не Утопия?

– Существует много вариантов Утопии, – сказал я. – Кириньяга же – это утопия кикуйю.

– Нкобе – кикуйю, значит, он принадлежит этому миру, – решительно сказал Ндеми.

– Я удивлен.

– Чем?

– Ему почти сорок. Почему он так долго ждал момента сюда отправиться?

– Вероятно, раньше он не мог себе этого позволить.

Я покачал головой:

– Он из очень богатой семьи.

– У них много скота? – спросил Ндеми.

– Много, – ответил я.

– И коз?

Я кивнул.

– Он привезет их сюда?

– Нет. Он прибудет с пустыми руками, как и мы все. – Я остановился, нахмурился. – Почему владельцу огромной фермы, у которого много тракторов и работников, вздумалось отказаться от всего, чем он владеет? Вот что меня беспокоит.

– Ты так говоришь, словно на Земле жизнь лучше, – нахмурился Ндеми.

– Не лучше. Она просто другая.

Он мгновение обдумывал услышанное.

– Кориба, что такое трактор?

– Машина. Она выполняет в поле работу за многих людей.

– Это звучит замечательно, – произнес Ндеми.

– Она оставляет большие ямы в земле и воняет бензином, – ответил я, не пытаясь скрыть свое презрение.

Мы молчали минуту. Потом в поле зрения появился корабль Техподдержки. При приземлении он поднял тучу пыли и вызвал визг и крики перепуганных птиц и обезьян, сидевших на деревьях неподалеку.

– Скоро узнаем, – сказал я, – какой ответ правильный.

Я оставался в тени, пока корабль не коснулся земли и из него не вышли Томас Нкобе и его жена. Он был высокий, крепкого телосложения мужчина в повседневной западной одежде. Она была стройной и грациозной, с элегантно уложенной прической, в слаксах цвета хаки и охотничьем жилете тонкой работы.

– Приветствую! – сказал Нкобе по-английски, когда я подошел. – Я уж боялся, что нам придется добираться в деревню самим.

– Джамбо! – ответил я на суахили. – Добро пожаловать на Кириньягу!

– Джамбо! – он тоже перешел на суахили. – Вы Коиннаге?

– Нет, – сказал я, – Коиннаге – наш вождь. Вы будете жить в его деревне.

– А вы?

– Я Кориба, – сказал я.

– Он мундумугу, – гордо прибавил Ндеми. – А я – Ндеми. – Он помедлил. – Настанет день, и я тоже стану мундумугу.

Нкобе улыбнулся.

– Уверен, что так и будет.

Внезапно он вспомнил про свою жену и оглянулся.

– Это Ванда.

Она шагнула вперед, улыбнулась и протянула руку.

– Настоящий мундумугу! – произнесла она на суахили с заметным акцентом. – Я в восхищении!

– Надеюсь, – сказал я, подав ей руку, – что вам понравится на Кириньяге.

– Уверена, что так и будет, – с энтузиазмом ответила она. Корабль выгрузил их багаж и улетел. Она стояла и глядела на выжженную саванну, где три аиста-марабу и шакал терпеливо дожидались, пока гиена насытится убитым ею с утра детенышем гну и уйдет. – Мне тут уже нравится! – Она помедлила и добавила заговорщицким тоном: – На самом-то деле это я уговорила Тома отправиться сюда.

– Да?

Она кивнула.

– Меня уже тошнило от того, во что превратилась Кения… Все эти заводы, загрязнение природы! С тех пор как я узнала про Кириньягу, я мечтала перебраться сюда, чтобы вернуться к природе и жить той жизнью, какой мы и должны жить. – Она глубоко вдохнула. – Том, какой здесь воздух! Ты сразу десяток лет скинешь.

– Хватит уже рекламировать, – улыбнулся он, – я ведь здесь.

Я повернулся к Ванде Нкобе:

– Но сама вы не кикуйю, верно?

– Уже кикуйю, – возразила она, – с тех пор, как вышла замуж за Тома. Но, отвечая на ваш вопрос, – нет, я родилась и воспитывалась в Орегоне.

– Что такое Орегон? – уточнил Ндеми, отгоняя мух.

– Это в Америке, – сообщила она и добавила после паузы: – А почему мы говорим на суахили, а не на кикуйю?

– Кикуйю – мертвый язык, – сказал я. – Большая часть нашего народа его не знает.

– А я-то рассчитывала, что он тут в ходу, – с видимым разочарованием протянула она. – Я так долго учила его…

– Если бы вы приехали в Италию,