Книга Накаленный воздух - Валерий Александрович Пушной

этим советам. Он глубоко впитал в себя слова Цицерона Марка Туллия о том, что высший закон – это высшее беззаконие.

Сейчас, вслушиваясь в разговор и наблюдая за происходящим, Пилат половины не понимал и не стремился понимать. Однако он хорошо уловил, что Креститель здесь был опасен не только для него, но и для всех. Осведомленность Иоханана для галилеян и иудеев была не просто необычной, но пугающей. Тем не менее прокуратор Иудеи смотрел на Иоханана лишь как на неглупого ловкача-смутьяна, оный с завидной легкостью объегоривал людей и, похоже, без труда то же самое делал с присутствующими. Да, Иоханан знал несколько больше, думал прокуратор, но это все Крестителю могли приносить люди, а он только умело вплетал в свои проповеди. И вряд ли Иоханану что-нибудь известно о нем, Понтии Пилате. Пора поставить на место зарвавшегося проходимца. Хватит с ним рассусоливать. Все равно этим ничего не изменить. Так ли, иначе ли, но Иоханана ждет скорая расплата.

Понтий Пилат прервал Антипу на полуслове. Одна нога у него затекла от неудобной позы, он вытянул ее, ощущая стремительную беготню мурашек по бедру. Кожа доспехов заскрипела. Он заметил, как недовольно сморщилось лицо хозяина дворца, и высокомерно ухмыльнулся. Спросил с грубоватой брезгливостью, задавая тот же вопрос, какой задавал Крестителю Йешуа:

– Для чего ты крестишь людей?

Иоханан чуть повернул голову, усталым взглядом поймал надменное лицо Пилата и сухо ответил:

– Рим распинает на крестах, я же крестом противостою Риму.

– Глупец, – хмыкнул Пилат, – ты слишком ничтожен, чтобы противостоять Великому Риму. Ни одна армия мира не способна противостоять ему. Даже боги врагов Рима отступают перед его величием. Боги предпочитают сильных, слабые должны оставаться рабами. А бунтари – трупами! – Наместник вытянул шею. – Никто, слышишь, никто! И никогда!

– Все начинается с малого, – не согласился Иоханан, чем вызвал новое раздражение Понтия Пилата.

Тот насупился, замер, как зверь для прыжка, и прохрипел:

– А что тебе известно обо мне? – Его полные губы еще что-то беззвучно прожевали, оставляя на круглом лице кривую усмешку.

Иоханан помолчал, набирая в легкие воздух, и следом наместник услышал:

– Ты – прокуратор Иудеи.

– Разве это для кого-нибудь новость? – заскрежетал коротким смехом Понтий Пилат, и на лицо налипла черная паутина мелких морщин.

Некоторые гости услужливо подхихикнули прокуратору, но быстро скомкали хихиканье, глядя с опаской на Иоханана. Всем хотелось услышать, что скажет Креститель о римлянине. Ведь если он знает о Пилате так же, как знает о них, тогда Иоханан не просто заурядный прощелыга, каким они все хотели бы его видеть.

Понтий Пилат привстал на затекшие ноги и торжествующе обозрел окружающих. Он был совершенно уверен, что этому пройдохе нечем крыть, попался бестия в римскую удавку.

Прокуратор уже начинал чувствовать себя победителем, преподавшим урок всем собравшимся: показал, что перед римлянином не может устоять тот, кто легко водит за нос галилеян и иудеев. Рим вечно будет Великим, римлянин повсеместно останется непобежденным. Пилат всегда рьяно и с удовлетворением распинал на крестах иудеев за провинности, а теперь он уверен был, что оставит мокрое место от их вредного смутьяна. Чтобы больше никогда не раздавалось его тявканье против римлян и римского владычества.

Римский наместник вновь прожевал полными губами, издавая властные звуки:

– Скажи о том, что никому не известно.

Креститель вобрал в себя торжествующий взор правителя Иудеи и негромко обронил, словно окатил холодной водой:

– Срок твоего правления в Иудее составит ровно десять лет. Прокуратор скорчил презрительную гримасу:

– Этого никто проверить не может, мошенник! А раз нельзя проверить, значит, это обман! – Он вдруг сообразил, что сам угодил в ловушку, наспех сляпанную для Иоханана. Ощетинился и поспешил со следующим вопросом: – Что будет после?

Вокруг установилась удивительная тишина. Все застыли в разных позах: кто с кубком вина в руке, кто с куском пищи. Голоса умерли, гости не решались шевельнуться, боясь произвести лишний шум. Ожидали, когда вновь заговорит Креститель. Вместо пьяных беспечных физиономий стали вырисовываться лица с осмысленными выражениями. Каждый уже старательно прикидывал в уме, в каком году наступит срок окончания правления Пилата в Иудее.

В общем-то, для всех этот срок не имел какого-то определяющего значения. Но у многих возникло ощущение, что Иоханан знал точно, о чем вещал, был спокоен и уверен. Это приводило в замешательство, ибо говорил он то, чего невозможно было знать вообще. Можно было сомневаться, прав мог оказаться прокуратор. Но, как бы там ни было, все-таки слова Крестителя многих немало смутили.

Ирод Антипа наблюдал вчуже, упружился и хмуро молчал. У него, как у ряда гостей, в душе бродило недоверие. Но была и какая-то смутная тревога. Появлялось скребущее ощущение, что все будет происходить, как говорил Иоханан. По лицам гостей Антипа угадывал, что каждому хотелось узнать о себе, но каждый боялся услышать Иоханана. Потому что на всяком лице отпечатался грех, осуждаемый Крестителем. Тетрарх почувствовал, как руку пронзило болью, отдернул, не сразу понял, что пальцы Иродиады впились в его кожу и дрожали от напряженного ожидания.

Иродиада боялась Иоханана, боялась слов его. Хотя страшны не только слова, более страшен был неуловимый пронзающий дух, исходивший от Крестителя. Он вгонял Иродиаду в трепет.

Пилату претило ожидание, воцарившееся вокруг. Он видел, что все ждали не его вопросов, а ответов Крестителя. И испытывал раздражение оттого, что центром внимания стал Иоханан. Его передергивало и одновременно необъяснимо волновало.

Креститель оставался неуступчивым. В установившейся ненормальной тишине многим становилось жутко от его несговорчивости.

Наконец Иоханан глубоко вздохнул и ответил прокуратору:

– Наступит твое бесславие, за которым придет смерть.

Эта фраза Крестителя заставила Пилата вздрогнуть, казалось, он услыхал за спиной остервенелое завывание гиены и ощутил глухое дыхание гроба. Наместник зло осклабился, он не собирался умирать так скоро. По ребрам заскребло когтями, и почувствовался укус острых зубов.

Прокуратор невольно глянул за спину, провел рукой по коже доспехов и успокоился. Не было никакой гиены, откуда она могла тут появиться. Ни когтей, ни зубов. И сам жив и здоров. Он быстро привел лицо в надлежащий вид:

– Умирают все, – сказал с издевкой. – Ты тоже умрешь. Я, как и ты, могу пророчить твою смерть. И все, кто здесь находится сейчас, тоже когда-нибудь умрут. Вот только когда?

– Твой конец будет бесславным, – настойчиво, точно ступая по горячим углям, повторил Иоханан. – Проклятие – твой удел. Смерть наступит в момент высшего твоего безумия.

– Стало быть, сначала я стану безумным? – громко забулькал смехом Понтий Пилат, надеясь, что его смех поддержат, однако никто не поддержал, и смех одиноко подпрыгнул, надорвался, затрещал по