Книга Шпион с пеленок - Яна Мазай-Красовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Северус в это время третий день радостно жил в подвале (точнее, большей частью — в Чертогах). Но и в лаборатории было чем заняться, тем более что приличную часть библиотеки он все же сюда перетаскал.
Северус тяжело вздохнул. Хорошо матери говорить о его возрасте. «Даже мыслей таких быть не должно»… Знала бы она о небольшой такой книжке, с недавней поры ставшей его настольной (в Чертогах, разумеется), содержимое которой неоднократно приходило ему на помощь. «Сублимация половой энергии в интеллектуальную» — скорее всего, попала в его библиотеку из будущего. Джея вовремя кинула ему этот спасательный круг в ответ на его отчаянный вопрос. А на внутреннем титульном листе была написана одна фраза: «Нет худа без добра». Он тогда еще имел наглость не поверить. Он улыбнулся. Этим летом он должен встретить Лили.
А пока он изучал магию друидов, сопоставляя ее с ведьмачеством, и получалось у него кое-что весьма интересное. Началось все с очередного взгляда в зеркало. Глядя на знакомое и в то же время совсем другое лицо, он тогда спросил, проводя пальцем по своему отражению:
— Кто я теперь? Сколько от меня самого осталось в этом человеке?
И понял, что мало, очень мало. Осталась память, немного боли, немного одержимости… Мало стать свободным. Надо еще научиться им быть. Надо еще как-то — желательно, правильно — распорядиться этой свободой… А он, кажется, снова сковывал себя — обязательствами и чувствами по отношению к матери, сестре, отцу…
Я — Хозяин?
Да, почувствовал он ответ.
Можно отказаться от всего и ото всех. Оставить себя в долгожданном когда-то одиночестве. Это не будет легко, но это — возможно. Но, черт возьми, он не собирался этого делать потому, что ему нравилась эта связь. Он сам ее создавал. Эта паутина не только требовала, она давала. Солнечную радость детства Эбби, мягкое душевное тепло няни Кэт, любовь и гордость матери. Требовал от себя прежде всего он сам. Остальные — просили.
Паутина? Или страховочная сетка?
Кем он стал?
Собой.
Он так решил.
И теперь делал, что должно.
Почти не вылезая из книг, Северус напал, как гончая на след, на старинные сведения о дехорсах, вышел на их тождественность с хоркркусами и получил очередной инсайт.
— Так вот что на самом деле произошло с Томом… Бедный мальчик. Его сделали еще хуже, чем меня… За что? Ради чего? Почему?
Он и подумать не мог, что родилась эта техника среди джиннов Востока как самая страшная казнь для смертных — разделение на части и вечные мучения, пока каждый кусок души не дойдет до саморазрушения. Северуса передернуло. Самые отвратительные казни и ритуалы по сравнению с этим несколько поблекли.
И возник новый вопрос: а что же именно он сам должен сделать с Личем? Просто убить — определенно, было неправильно. Замучить? Противно. Северус хотел… справедливости. Но имел ли он право ее творить?
Тут-то и нашелся ритуал, словно ждал его решения.
Нужно было отыскать капище друидов, пробудить его и принести жертву. И он уже знал, как это сделать.
20. Ритуал и его последствия
Пламя черных и белых свечей дробится в зеркалах и отражается в двух парах черных, как ночь, глаз.
Хрустальные чаши полны свежей крови — его и матери.
Раны не закрываются, и темные капли медленно падают с пальцев.
Голова кружится от слабости: длительный пост, подготовка себя как инструмента ритуала, замедленные, как во сне, движения… Но они продолжают читать выученное, отработанное до последнего звука обращение к Магии. Уверенно — как те, кому некуда отступать. Древние слова глухо отдаются под низкими каменными сводами. Замерла зеркальная гладь воды, застыло пламя свечей, недвижим воздух, кажется, даже дыхание людей его не тревожит, только беззвучно капает кровь на старые плиты.
И наконец — тончайшая рябь на поверхности воды в центральной чаше.
Чувство присутствия упало на плечи так, что у Эйлин подкосились ноги, и она осела на колени, но, закусив до крови губу, заставила себя встать. Она справится. Она не может позволить себе иного.
— Не ради злата, не ради силы, не ради мести, не ради власти, но ради справедливости, — слышит она словно сквозь вату ломкий, чуть хрипловатый мальчишеский голос и тихо вторит ему.
В голове взорвалось:
— Ты. Его. Простишь?
И она увидела все, что было когда-то стерто из ее памяти.
Свое бессилие… бесхребетность… апатию…
Заломленные за спиной (как больно!) руки, обжигающие, лишающие последних остатков воли пощечины, злую гримасу и свирепый взгляд черных глаз Лича, силой раздвигающего ее ноги жестким коленом, снова боль… член, которым он зачем-то тычет ей в лицо, запах крови, ругань, с которой он снова вбивается в нее, грубо заткнув рот, чтобы не слышать криков… несколько секунд темноты… постель, где она, слава богу, одна, и снова — Лич, приказ, ослушаться которого она не может, не хочет, пузырек с незнакомым снадобьем, она открывает его… Распахивается дверь, Лич оборачивается, и входит (она вздрагивает всем телом) самый лучший в мире мужчина, он улыбается Эйлин, а она — ему… и последнее, что она видит, — пустой пузырек и пятно на покрывале. Значит ли это?..
— Ты. Его. Простишь? — раскаленными гвоздями пронзает мозг.
Лицо сына, в котором не осталось ни кровинки…
Чувство покоя, исходящее от него — всегда, как от солнца исходит свет, даже если оно за тучами, ее спасительная соломинка…
— Да. Я, Эйлин Снейп, урожденная Принц…
Слова приходится выталкивать через силу, что-то не пускает, жжет, встает комом в горле, но она продолжает:
— …прощаю Норберту Личу все, что он сделал со мной и моей жизнью.
Ей бы глоток воздуха, хотя бы один…
И воздух льется, чистый и сладкий, смывая боль и грязь, очищая, успокаивая… В чаше Эйлин исчезает кровь. Ее жертва принята.
Она переводит глаза на сына, его посеревшее лицо и струйку крови изо рта, чувствует, как сердце сжимается от ужаса, но не может даже шевельнуться, пока не опустеет его чаша.
— Так вот, значит, как, — Северус смотрит в глаза настоящего отца.
Возвращение семейной магии возможно лишь такой ценой. Ну что ж. Жаль, что он не успел. Он не встретит Лили, никогда больше. Но его мать, кажется, найдет свое
