Книга Определенно голодна - Челси Саммерс

пор для паролей использует тексты песен Дэвида Боуи. Всего с третьей попытки я разблокировала его компьютер, набрав «thinwhiteduke», со второй я вошла в его аккаунт на джимейле — «g0ldenyears», с пятой, набрав «G0ldwhopwhop», получила доступ к его банковскому счету. Вот что происходит, когда пятнадцать лет, стоя под душем, поешь одну и ту же песню. Неудивительно, что моя бывшая ассистентка сбежала от него.

Зная все это, я легко получила доступ ко всей информации, которую Эндрю хотел бы скрыть от своей подруги-психопатки. Я узнала его банковский баланс и ежемесячные платежи — как все-таки похудел жирный финансовый статус Эндрю! А все потому, что он ежемесячно выплачивал какие-то сногсшибательные алименты на близнецов, чтобы те продолжали жить так, как привыкли с рождения. Некоторые неверные финансовые решения, которые принял Эндрю, и общий экономический спад на Уолл-стрит тоже сделали свое дело. В общем, положение его было не очень стабильным. И хоть он и утверждал, что занимается сейчас частными инвестициями, мне стало совершенно ясно, что в офис он ходит, чтобы смотреть фильмы на «Нетфликс» и порнушку (оказалось, его заводят измены, но кого ж они не заводят!). Обедал он обычно подолгу, а на фондовом рынке играл от случая к случаю и довольно хаотично. Видимо, все еще отчаянно скучал по своему журналу, но кто из нас не возбуждался, вспоминая тучные времена президента Билла Клинтона, акциониста Дэмьена Херста и шеф-поваров девяностых, каждый из которых норовил поднять тарелку повыше, считая, что его листья фризе таким образом окажутся ближе к богу.

Эндрю, в его рубашках от Томаса Пинка и костюмах от Оливера Спенсера, держался на ниточке. Если честно, это вписывалось в мои планы как нельзя лучше, хотя и без них тоже выглядело неплохо. Я специально подгадала к выходным, когда его дети отправились с матерью за границу, кажется на Багамы. Все складывалось идеально, и единственное, что я должна была сделать, чтобы воплотить свой план, это безукоризненно рассчитать время. Для непрофессионального повара архиважно точно рассчитать время. И тогда в качестве награды он получит блаженство, разлитое на сытых лицах гостей, отведавших идеальный ужин, и совсем наоборот — если вдруг говядина по-веллингтонски окажется слишком сухой, а молодой картофель, поданный на гарнир, будет тверже мрамора. Можно сказать, время — все, знание — сила, а поваренная книга — друг человека. Я же управляюсь со временем с точностью швейцарских поездов, которые всегда следуют по расписанию.

Но не только пунктуальность моя сильная черта. Как кулинарный критик я привыкла быть незаметной. Несмотря на мой рост — шесть футов, или примерно метр восемьдесят, и огненно-рыжие волосы. Все это довольно узнаваемые приметы для человека, которому нужно оставаться неузнанным. Поэтому у меня появились собственные приемы, которые основаны на одном, по сути солипсистском, принципе: никому не хочется запоминать вас. Людям гораздо интереснее они сами, чем кто-либо еще. Так что нужно просто выглядеть так, чтобы их взгляд не цеплялся за вас. Для этого я завела себе целый шкаф ничем не примечательной, мешковатой, неказистой одежды, которая висит на мне так, будто я манекен из магазина Эйлин Фишер или Эдди Бауэра. Мне не нравятся вещи этих дизайнеров, но когда я надеваю их брюки и коричневые кардиганы, восемь из десяти взглядов соскальзывают с меня, будто я антипригарная сковорода, а оставшиеся два задерживаются всего на пару секунд, чтобы попытаться рассмотреть меня получше, но потом тоже соскальзывают. Для кулинарного критика это очень важно. А еще у меня есть парики.

К Эндрю я приехала в пятницу в полдень. На мне были брюки и мужское пальто, на голове — фетровая шляпа, из-под которой не выбивалось ни пряди волос. С стороны меня можно было принять за мужчину. Я проскользнула в особняк так, чтобы не заметили соседи. Курьера, который привез продукты, встретил сам Эндрю. Готовя ужин, я щедро насыпала ему в тарелки ксанакс и амбиен. К тому времени, как мы вместе отправились в душ, он уже так расслабился, что даже не мог возбудиться — о такой неувязочке надо было подумать заранее. Мне страшно хотелось трахнуться с Эндрю в последний раз. У него был просто восхитительный пенис.

Едва он успел с моей помощью доползти до спальни на первом этаже, как вырубился. Я тут же, с какой-то даже воинственной быстротой убрала дом, тщательно стерев со всех поверхностей свои отпечатки пальцев и оставив остальное так, чтобы казалось, будто он готовил сам для себя. Затем я выгнала собак на улицу, погасила свет, отключила детектор угарного газа, сигнализацию и примерно в девять вечера выскользнула из дома. Не слишком поздно, чтобы случайный очевидец ничего не подумал, но и не слишком рано, чтобы прохожих было не так уж много. Я зашла в любимый отельный бар, чтобы выпить, где познакомилась с милым австралийским джентльменом и научила его нескольким замечательным штучкам, которые можно совершать с ниткой старинного жемчуга. После всего я пришла домой и заснула, как пресловутый младенец.

На следующий день я вернулась к Эндрю, открыла дверь его ключами, распахнула окна и уселась на заднем дворе с его таксами. Обе, увидев меня, от радости были готовы выпрыгнуть из собственной шкуры, тыкались в мои ладони и карманы маленькими оливковыми носами и хлопали бархатными ушами. Конечно, это потому, что обе были голодны, но им пришлось еще подождать. Главное, и Рэгс, и Ричи были удивительно тихими созданиями, в отличие от большинства мелких такс, которые бесконечно тявкают и норовят тяпнуть тебя за лодыжку; эти же почти сразу замолчали, свернулись калачиком возле моих ног и только смотрели своими карими глазами. Поглаживая их, я даже почувствовала что-то вроде доброты. Налила им воды, но все равно не покормила. Они мне были нужны голодными.

Минут через сорок я вернулась в дом, включила свет, закрыла окна и прошла в спальню. Эндрю лежал на животе, как я и хотела, и выглядел довольно свежо. На самом деле на скотобойнях угарный газ специально закачивают в туши, чтобы те выглядели сочнее и жизнерадостнее. Трупы умерших от отравления угарным газом обычно не имеют лилового оттенка и даже через некоторое время выглядят точно розовощекие младенцы. Невозмутимый и покорный, Эндрю казался таким милым.

Еще вечером я расстелила большой кусок целлофана на кровати, куда уже почти без сознания рухнул Эндрю. (Не представляю, как совершались убийства до изобретения полимеров — наверняка самое невинное время было, пока не появился целлофан и ДНК-тесты.) Я достала из сумочки большой острый нож и, положив рядом три раскрытых пластиковых пакета, приготовилась отрезать мускулистые