Книга Утренний Всадник - Елизавета Алексеевна Дворецкая

стремясь к образу ее волшебной красоты.

Утром Ярилина дня Светловой поднялся чуть не до зари, так что вся челядь еще спала и некому было даже подать ему умыться. На еду Светловой не мог и смотреть, его наполняла лихорадочная дрожь нетерпенья. То ему казалось, что он может опоздать и не увидеть Белосвету, а то он вспоминал, что до сумерек никому из парней нельзя приближаться к Ладиной роще. А до сумерек еще так далеко! Длинный день, лежащий впереди, казался бесконечным, как дорога к Полуденному морю, и Светловой, только взглядом окинув эту дорогу, чувствовал себя усталым и обессиленным.

Когда он кончал одеваться, к нему зашла мать.

– Собрался, соколик мой? – сказала она, целуя его в лоб, и с ласковой грустью прибавила: – Иди, погуляй! Может, в последний раз придется.

Светловой не стал спрашивать, почему в последний. Женатому человеку на молодежных гуляньях делать уже нечего, но он не хотел и вспоминать о смолятинских послах и княжне Дароване. Сейчас она казалась далекой, как сама Зимерзла, и столь же нежеланной.

От стен Славена до Ладиной рощи было версты три. На мысу над Сварожцем, самым северным притоком Истира, возвышался пологий длинный холм, уходящий далеко в глубь берега. На вершине холма, в окружении густого березняка, уже много веков стояло святилище богини Лады и дочери ее Лели. По пути к Ладиной роще Светловоя с его отроками обгоняли веселые девичьи стайки. Славен был большим городом, хоровод одних только девиц мог обнять весь холм святилища. Пока же девичьи стайки каждой улицы детинца или каждого посадского конца собирались отдельно, и все несли в дар Ладе и берегиням вышитые рубахи, рушники, угощенья. Княжича встречали с радостью, весело приветствовали его. Отроки перешучивались с девушками, приглядывали себе пару на вечерние игрища. Светловой улыбался в ответ на поклоны и улыбки, но на самом деле мало кого замечал. Среди румяных девичьих лиц под пестрыми венками не было Белосветы.

Из Ладиной рощи доносилось неясное далекое пение. От подножия холма было видно, как среди белых стволов в облаках зелени мелькают стройные девичьи фигуры в белых вышитых рубахах, яркие цветные пятна лент, венков, очелий. Казалось, сами берегини бегают по священной роще, пляшут, поют, радуясь приходу в земной мир.

Пошли девки в лес гулять,

Березоньку завивать,

Ой, Леля, завивать! —

пели девушки и по дороге к святилищу, и на самой горе. Светловой слушал, смотрел на разрумяненные весельем лица вокруг и все же чувствовал себя одиноким. Общее радостное воодушевление не захватывало его, как должно было. Дуновение свежего ветерка из-под берега Сварожца, мягкий шелест березовых ветвей, запах цветов, девичьи голоса только усиливали его тоску. Сияющий образ Белосветы казался растворен во всей природе вокруг, в земле и небе, и сама она как будто была где-то рядом, но оставалась невидимой и недоступной.

Дай нам блага, Светла Леля,

По цветочки идти да веночки плести!

Как первый веночек – за батюшку,

Уж второй веночек – за матушку,

А третий веночек – за себя саму!

– Княжич светлый, а ты что так невесел? – вдруг сказал рядом со Светловоем юный звонкий голос.

Возле сидящего на траве княжича остановилась молоденькая девушка с длинными гладкими косами, с точеным носиком и ясными голубыми глазами в окружении длинных черных ресниц. На груди ее сверкало под лучами солнца ожерелье из синих стеклянных бус с тремя слепящими шариками хрусталя посередине. В руках девушка держала пестрый пышный венок.

– А, Светлава, добрый день тебе! – Светловой узнал ее и улыбнулся. Это была внучка ведуньи-травницы, жившей в тереме княгини Жизнеславы.

– Что ты невесел? – повторила Светлава. – Князю нельзя в велик-день печалиться, а не то весь год печальным будет! Ну-ка, раз пришел к Ладиной роще, изволь веселым быть, а не то богини разгневаются!

– Да, милость богинь мне больше всех нужна! – со вздохом согласился Светловой. – Вот что, голубка белая! – Он снял с пальца золотой перстень с голубым глазком бирюзы. – Сделай милость – завей и за меня венок и подари Ладе и Леле мой перстень.

– С радостью сделаю, княжич! – Светлава взяла у него перстень. – Верь мне – богини тебе помогут!

Светлава убежала в рощу, а Светловой долго провожал ее глазами. Внучка ведуньи была очень хороша – через год, как войдет в возраст, женихи из-за нее передерутся. Но ее юная красота не трогала его. В глазах каждой девушки он видел слабый отблеск красоты Белосветы, каждая казалась чем-то похожа на нее, но насколько она была прекраснее всех!

Наконец приблизился вечер. Парни разложили над берегом костры длинной цепью, и стало видно, что уже опускаются сумерки. По всему берегу под Ладиной горой завертелись хороводы, затеялись игры. Все вокруг двигалось, бегало, плясало, смеялось.

Сумерки сгущались, и ожидание стало нестерпимо. Теперь каждый отзвук задорного девичьего смеха отзывался в душе Светловоя, в каждую жилку бросал горячую дрожь. Не в силах сдержать нетерпения, он вертел головой, оглядывался на каждый светлый девичий силуэт, пробегающий мимо; ему все казалось, что он может не заметить Белосветы, пропустить, опоздать, навек потерять свое счастье. Каждый выкрик, казалось, звал именно его, но все это было не то.

Его отроки уже давно бегали с девушками, прыгали в хороводах, играли в горелки. Звали и его, но он отказывался, боясь увлечься и пропустить ее.

За мной, миленький, поди,

Мой веночек принеси,

На головку положи! —

пели где-то рядом, и в ушах у Светловоя отдавалось: «Поди, поди, поди…» Дразнящие голоса девушек раскатывались с хрустальным звоном по близкому березняку, и белые березы из мягких сумерек подхватывали призыв десятком чарующих голосов.

И их слышал не один Светловой: парни и девушки с веселым испугом и любопытством оглядывались на рощу. Светлые берегини, дочери Дажьбога, пришли на землю, привлеченные песнями и жертвами. С ними придут и долгожданное тепло, и долгие солнечные дни, и дожди, необходимые для роста и цветения всему живому.

Из прозрачной тьмы рядом со Светловоем выскочила легкая и стройная девичья фигура, положила ему на голову душистый венок, пышный, но уже немного обтрепанный за вечер. Светловой не столько узнал, сколько угадал Светлаву. Вскинув голову, он сдвинул венок повыше на лоб, чтобы не мешал смотреть, а девушка уже бежала прочь от него, призывая догонять и вернуть венок. Вскочив, Светловой побежал за девушкой, провожаемый веселыми криками и девичьими визгами. Если княжеский сын останется грустить один, то какое же веселье всему роду речевинскому?

Светлава летела над темной травой, казалось, даже не перебирая ногами, иногда оглядывалась и смеялась. Мимо них мелькнули первые белые