Книга Предлагаемые обстоятельства - Ирина Николаевна Полянская

пятерку, ирод, счас веником по дурной башке! А вы погодите веником, может, моя супружница Тамара Кузьминишна вас за это не похвалит, нет, не похвалит. Верная ли мне моя дорогая Тома?.. Господи, что это за такое наказание под старость лет! Тотоша, поди от него к бабане!.. Привет, Тамара... А, здравствуйте, Павел... Что ж так официально, мы с вами, кажется, были на «ты»?.. Были, да сплыли. Езжайте обратно в свой Вышний, так сказать, Волочек, снимайте там свое кино и заливайте мозги другой дуре... Том, ну не сердись. За шапку тебе спасибо и за триста рублей... Доча, это про какие такие триста рублев он толкует?.. Выйди, теща, мне с женой поговорить нужно. Мам, не выходи! А чего это ты такая, Тома, недоступная? Я к тебе с добром, с собой тебя хочу забрать, один знакомый кинорежиссер уехал в Мексику на пять лет, а нам ключи оставил. Будем жить в столице, а потом и свою квартиру получим, я буду продолжать учебу, ты... И тебе дело найдем. Ну как, по рукам, Том? Чего тебе тут киснуть? Поехали!

И Томка забыла про институт, в который с остервенением готовилась целый год и, как ни плакала, как ни отговаривала ее Полина Петровна, в один не очень прекрасный день собрала вещи и ушла из родного дома вслед за Пашей, оставив сыночка на бабаню Полину Петровну.

* * *

На рассвете ненастного августовского дня Томка и Паша вышли из поезда на Казанский вокзал и, вместо того чтобы с другими пассажирами поспешить в разверстую пасть метро, остановились на платформе. Пассажиры, прибывшие с ними в одном поезде, стремились поскорее растечься по Москве, которая еще почивала. Спали москвичи в своих Медведкове, Бирюлеве, Чертанове, Ховрине, Ясеневе и не подозревали, что им уже расставляются сети, что уже выстроилась упорная очередь у адресных бюро, преследуя цель внедриться в квартиры родственников и знакомых на день, на два, на вечность. Жители Москвы почивали в своем большинстве и не знали, что с дынями под мышкой поспешает к ним пятая вода на киселе из Ашхабада, что, обвешанный яблоками, едет бывший сосед нашего москвича по пансионату в Геленджике, что с рыбцами в «дипломате» торопится абитуриент из Ростова-на-Дону, которому дядя нашего москвича имел неосторожность дать адрес, что едут из Андижана, Караганды, Саратова, Нальчика, из городов и весей едут, едут — долгожданные и ненужные, робеющие и бесцеремонные, и конца этому не видно. Спали москвичи, не ведали москвичи, что скоро-скоро позвонят в дверь. «А, здравствуйте, здравствуйте! Радость-то какая... Да надолго ли вы? Что ж так м-мало?..» — и начнет болеть сердце, станут шалить нервишки, рыбалка полетела, недельный запас в холодильнике ухнул, опять достается с антресолей раскладушка — спутница тревог, и рад бы москвич не славиться своим гостеприимством, да куда денешься... Троллейбусы и те распирает от страха, вот-вот лопнут, что уж говорить про сердце, которое вовсе не так эластично, не так много, как в троллейбусе, помещается в нем народу даже в часы пик нашей жизни: проклиная собственную слабость, москвич распахивает, как душу, дверцу холодильника, скрывая нервный тик.

Что-то необычайное творилось с Томкой, перед глазами которой разворачивалась апокалипсическая картина вокзала. Рядом ревел автокар, как труба в день страшного суда, высоко в небе громовыми голосами переговаривались дикторы, регулировщики все прибывающей толпы, потоки туманных утренних людей текли в разные стороны с чемоданами, баулами, сетками, в которых даже апельсины были тусклы, с детьми — и не было им мест в гостинице, и рады бы они не трогать бедных родичей, но что делать, коли нужда... «А вы, дорогие москвичи, приезжайте к нам в Новопонятовск Жуковского района Магаданской области!» — «Если вы не бывали в Свердловске...» В этом броуновском движении ничего нельзя было понять, оно не шло на убыль, только одни и те же люди все время сновали взад-вперед, все лица казались знакомыми, единая вокзальная мысль правила людьми, и оттого они были похожи между собой, как братья. То тут, то там. прислонившись бог знает к чему, пили из горлышка лимонад, заедая хлебом с колбасой, дети вытирали руки обо что попало, то там, то тут располагались женщины-квочки в темных платках, кацавейках, терпеливо высиживающие свои вещи, сновали носильщики с умными лицами, походя обсуждая свои носильщицкие тайны. Прибывали и отходили поезда, иногда кто-то, роняя сетки и баулы, долго бежал за набирающим ход поездом, а те, кто стоял на перроне, оживленно комментировали событие и осуждали опоздавшего растяпу. Появлялись мороженщицы и бросали в толпу мороженое, обреченно работал автомат с газировкой, давая все меньше и меньше сиропа, миллионы голосов проносились по телефонным проводам, мелькали развернутые «Огоньки», сотни людей одновременно прикуривали у другой сотни, и было зябко...

Томка, поеживаясь, прикурила от Пашиной сигареты, они все еще стояли на месте. Нет, не с этим чувством приехала сюда Томка первый раз... Тогда все у нее было впереди, сотни дорог лежали перед нею, да вот все куда-то разползлись-разбежались, как гоголевские живые раки из корзины с уловом. Но зато теперь у нее есть опыт. Теперь-то ее на мякине не проведешь. Пришла пора брать судьбу за рога. И для начала она сделала надменное лицо столичной штучки.

Что касается Паши, его живая и привлекательная физиономия выражала глубокую внутреннюю сосредоточенность. Томка снизу и немного сбоку посмотрела на него. Что ни говори, а приятно, что Паша такого большого роста: вот бегут мимо другие люди, обтекая его и уж заодно маленькую Томку, и все они копошатся где-то внизу, у подножия Паши, а он стоит себе, большой, просто огромный, засунув руки в карманы плаща, крепко стоит на земле, мысленно здоровается с Москвой. Маленькие города не по нему, эти маленькие, эти чужие, насиженные, населенные лилипутами города, понимать надо, Паша не вписывается в них, как не вписывается Останкинская башня в деревенский с коровниками пейзаж, в милые деревенские окрестности. Томка вздохнула: все-таки милые, но, увы, деревенские... По дороге Паша объяснял Томке, что если в других городах людей в основном кормят ум и руки, то в Москве главное — хитрость и ноги. Волка ноги кормят, из беды они же выносят, надо уметь успевать в разные места, где можно сняться в кино, тиснуть сценарий, опубликовать рецензию, а главное — нужно много знакомых, чтобы кто-то тебя видел, где-то о тебе слышали, то есть главное — не работать уметь, а подсуетиться. Москвич должен постоянно упражнять особую мышцу, на которой живет, и знать, как каратист, всякие там