Книга Тайна черного кинжала. Книга вторая - Валерий Локоть

тащивший меня афганец был здоровый, как бык, и через минуту он встал на дно кяриза.

В голове немного прояснилось, и я осознал очевидное — меня взяли в плен.

Последнее, что я помнил, как кто-то закричал: «Брать живым!». Значит, кому-то я был нужен. А что стало с Сашкой⁇ Он лежал в канаве рядом со мной и когда меня оглушили, ещё был жив.

Душман, взваливший меня на спину, постоянно поддёргивал мои руки вперёд. Они не давали ему хорошо вздохнуть, и это раздражало его. Мои ноги бились о узкие стенки туннеля, и периодически я от боли терял сознание.

Странно то, что приходя в себя, я думал о том, как были выкопаны десятки тысяч тонн земли при строительстве этих подземелий. Впрочем, о чём ещё думать, когда тебя тащат по узкому лазу древней штольни?

Где-то я слышал, что их начали копать ещё во времена Александра Македонского. Кяризы представляют из себя систему колодцев, соединенных подземными галереями. Это сложное гидротехническое сооружение, предназначенное для орошения тысяч гектаров плодородных земель. Удивительно, но при сооружении колодцев и подземной галереи использовались простейшие орудия: небольшая лопата, кирка, специальный головной убор, кожаный мешок, защитная доска, светильник, деревянный ворот, который применялся для спуска и подъема мастеров, мешков с землей и инструментов.

Уникальность кяризных галерей в том, что они самотёком выводят воду на поверхность земли и при этом не используют традиционные источники энергии.

В один из моментов я опять отрубился. В себя пришёл от яркого дневного света на поверхности.

Меня положили прямо на землю, а вокруг сидели и стояли два десятка афганцев.

Мы были в закрытом дувале какого-то кишлака. Под навесом стояли два джипа, и неожиданно в одном из них я разглядел лицо моего друга Сашки Коршунова. Приподнявшись на локтях, я попытался лучше его рассмотреть, но раздавшийся слева голос задал мне вопрос на английском языке:

— Как Вы себя чувствуете?

Повернув голову, я увидел одетого в пуштунскую одежду высокого седовласого европейца.

— Пока Вы были без сознания, я вколол обезболивающее и перевязал Ваши раны. Вы удивительно везучий человек, Юрий. Два сквозных ранения левой ноги и одно в правой. Думаю, кости не задеты, но месяц Вы точно ходить не сможете.

— Кто Вы? — с трудом ворочая языком, поинтересовался я, хотя знал ответ на свой вопрос.

— Меня зовут Генрих. Не сомневаюсь, что вы слышали обо мне. И да, я уже нашёл кинжал в вашем рюкзаке.

— В ранце, — поправил я.

— Простите, в чём?

— В ранце десантника, это та вещь, которую Вы назвали рюкзаком, — не удержался, чтобы не съязвить, я.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Харрер. — Я слышал, что в советской армии есть сложности со снаряжением, но называть этот брезентовый мешок, кустарно обшитый дополнительными карманами, ранцем десантника действительно смешно.

— Зато он функционален, — скривившись от боли, процедил я и попросил:

— Дайте воды.

Подойдя к джипу, Генрих открыл дверцу, достал из кармана боковой двери небольшую флягу и, вернувшись, дал её мне.

Выпив досуха, протянул пустую флягу обратно.

— Спасибо.

— Потерпи́те. Скоро мы приедем в одно место, где Вам окажут медицинскую помощь.

Время тянулось. Где-то вдалеке слышался шум винтов пролетающих вертолётов. Наверняка искали нас. Только определить направление, в котором ушли душманы, было сложно. Рядом с Мукуром несколько кишлаков, и за оставшееся до захода солнца время осмотреть их нереально. К тому же за такой короткий период наши не могли успеть подтянуть нужное количество сил и средств.

Начинало темнеть, и потому как моджахеды оживились, поднимаясь со своих мест, я понял, что скоро поедем.

Прошло ещё полчаса, и из дома вышел среднего роста сухощавый тёмноволосый с проседью афганец, его благообразная борода была аккуратно подстрижена. На нём был нагрудник с дополнительными магазинами, а на ремне за правым плечом стволом вниз висел автомат Калашникова. С одного взгляда было ясно, что это полевой командир.

— Пэ мотаро ки вруно! (По машинам, братья!) — громко скомандовал он, и все дружно забегали по двору. Часть моджахедов вместе с командиром села в джипы, стоявшие во дворе, остальные побежали в соседний дувал, где скорее всего были ещё машины.

Мне комфорта никто не обещал. Подхватив под руки и не особо церемонясь, меня закинули в багажник Тойоты.

Удивительно, но в этот раз я сознание не потерял. И несмотря на сгущающиеся сумерки, разглядел ущелье, когда мы к нему подъехали.

Горный хребет в этом месте имел характерный разрыв. Казалось, какой-то великан разрубил его взмахом гигантского меча. Через долину к ущелью вело много грунтовых дорог, на которых наши разведгруппы не раз забивали караваны с оружием и боеприпасами.

Я неоднократно пролетал над этими местами на вертолёте и поэтому очень хорошо здесь всё знал. У меня всегда была прекрасная топографическая память, а после попадания в прошлое она стала идеальной. Мне хватало лёгкого взгляда, чтобы потом я мог с завязанными глазами нарисовать всё досконально.

Но мы никогда не заходили и не залетали в само ущелье. Для нас это была terra incognita, неизведанная земля…

В самом ущелье моджахеды ничего не боялись, и мы ехали с зажжёнными фарами. Дорога оказалась почти прямой. Только в паре мест она вильнула влево, а затем вправо. Так что запомнить её не составило труда. Приехав в лагерь моджахедов, меня вытащили из машины и сбросили на землю. Из другого джипа вытолкали Сашку и сразу увели. Как я понял из разговора полевого командира, отдававшего команды, Коршунова бросили в зиндан.

Зиндан представлял из себя подземную тюрьму. Часто она просто выкапывалась и была ямой с глубиной восемь — десять метров. В нижней части такая яма имела площадь до двадцати метров. А чтобы лишить узников любой возможности побега, стены иногда специально делали каменными и наклонными по принципу кувшина или пирамиды. Входом и выходом из нее было отверстие в потолке диаметром не более одного метра, прикрытое решёткой.

Со мной явно что-то происходило. Действие обезболивающих, вколотых Харрером, должно было уже закончиться, а острая боль всё не приходила.

Как только я его вспомнил, он подошёл вместе с кем-то ещё. Сделав вид, что потерял сознание, я услышал, как Харрер остановился надо мной и сказал:

— Вот он. У него три сквозных пулевых ранений в ноги. В зиндан нельзя, начнётся гангрена. Алан, давай клади на носилки, отнесём его к тебе в малую палату.

Сквозь слегка приоткрытые веки я