Книга Заповедь речки Дыбы - Юрий Александрович Старостин

готовил еду, перебивался как придется.

— Сейчас я, Саш, поесть сделаю. — Вутя решительно снял пиджак и широко открыл Сашин холодильник.

Дело было привычное. Способности кулинара передались ему, вероятно, с отцовской грузинской кровью.

— Что-нибудь новое появилось в кулинарной науке, — иронически бросил Дылда. — Хочешь на мне испытать? — мрачно добавил он.

— А что, откажешься? — удивленно вскинул брови Вутя. — Ты хорошо знаешь, что я еще никого не отравил.

— Ты же не обед приготовить зашел. Не хочу я есть, — равнодушно махнул рукой Саша. Не очень-то удобно ему было начинать неизбежный разговор о предстоящем лете за едой, приготовленной Вутей.

— Ничего. Не хочешь, так захочешь. Я к тебе, конечно, не суп варить пришел, но одно другому не мешает. — Движения Вутины были строги, уверенны и экономичны — они были профессиональны. Кулинарная суета помогла ему вновь придать голосу видимую беззаботность. — Я на спасаловке натренировался будь здоров. С районом лучше всего было разговаривать за хорошим столом. Район или колхоз, он не обязан формально нам помогать, хотя наши дела вроде бы всем нужны. Когда гости наезжали с устатку, двери спасателей, сам понимаешь, для них были открыты. Я принимал. Я угощал. Шашлык! Сациви! А про мое чахохбили люди знаешь, как говорят? «А-на-на. Вот ел я в прошлом году чахохбили, вот это было чахохбили!..» Э, брат, ты помидоры где-то достал!

— Принесли ребята, — сказал Саша равнодушно, а сам подумал, что эти непонятные весенние помидоры второразрядники принесли не только для того, чтобы удивить. — Тут забота с дальним прицелом. Задабривают. Дипломаты. Кило два, не меньше. — И ему окончательно расхотелось есть.

— Ну, куда этим летом собираешься? — Вутя ножом разбивал над сковородкой яйца и выливал их на сморщенные дольки помидоров и шипящий в масле лук. — В альпклубе разговоры идут: какие-то второразрядники на Чанчахи собираются. Не слышал?

— Слыхал, почему же, — без всякой интонации ответил Саша.

— Само дело в руки плывет. Давай возьмемся, поведем их, а? Или тебе это все уже не надо? Забыл. Может, тебе уже предлагали?

— Болтают они больше. Так, подумывают только. Заходили тут… Потрепались. Вскользь. Я не очень-то серьезно к их трепу отношусь.

— Ну? А я уж, грешным делом, думал, ты без меня договорился. Успел. Сюрприз приготовил… Давай сходим. Собирались ведь. А? Не забыл ее, нашу гору? Еще раз заглянут — соглашайся.

— Нет, Вутя. Я не забыл. — Саша раздумчиво наморщил лоб. — Я и рассчитывал: этим летом вместе… Как говорят, лето вместе на горе перезимуем. Ты осенью писал, что из спасслужбы уходить собираешься. Ушел? — уже твердо спросил Саша. — Значит, свободный. Чанчахи так Чанчахи. Собирайся потихоньку. Придумаем что-нибудь. Сходим.

— Да я уже давно… Готовлюсь. — Вутя выскочил в прихожую и внес свой безразмерный портфель, из которого, как последний рубль на прилавок, бросил на стол скальный крюк. Крюк подпрыгнул с пустым алюминиевым звоном.

Саша оживился, а когда взял его в руки, даже улыбнулся от удовольствия — таким воздушно-легким был металл. Он представил себе скальный маршрут Чанчахи-Хох, ее хитрые стены и мгновенно произвел подсчет. Если заменить стальные крюки такими, удалось бы уменьшить вес снаряжения не на один десяток килограммов. Ледорубы, молотки, продукты, веревки — здесь никуда не денешься. Но вот крюки…

— А ты времени не теряешь. Что за сплав? — бодро спросил Саша.

— Не знаю точно, как называется. Есть у меня приятель на одном экспериментальном заводике, подарил из отходов куски, которые уже никуда. Со свалки. Ну, я сам и сделал. Металл легкий, но обработка… Твердый и вязкий — жуть. Не ломается — пружинит, но и не плывет — не гнется, не рвется.

Саша вспомнил, как здоровался с Вутей: рука у того была здорово шершавой от мозолей, и спросил, сколько он таких может сделать еще?

— Понимаешь, тяжело достается этот материал. Готовых есть у меня десятка два. Еще столько же сделаю. Да что крюки, старик. Есть и еще некоторые мыслишки. Но пока — молчу.

Саша даже не заметил, как сел за стол. Закончил он тем, что хлебом зачистил сковородку досуха и, наклонив голову набок, все слушал Вутю. О Чанчахи он больше не напоминал, только сказал на прощанье, что с группой договорится сам и чтобы Вутя в это дело не встревал.

С того дня, как Вутя познакомился с группой, он заметался по городу, и никому не было от него покоя. Иногда Сашино упорное молчание вызывало в нем неясные сомнения, но он глушил их непрерывными заботами. Он не только сделал вместо обещанных двадцати — тридцать крюков, он сделал еще многое.

Однажды Вутя принес рюкзак с консервными банками и высыпал легкие, словно пустые, жестянки с этикеткой «мясо». У Саши в это время собралась почти вся группа. Все взвешивали банки в руках, катали их по полу и утихли только тогда, когда обиженные соседи постучали в стену.

Саша и сам очень удивился этому богатству. Он не то чтобы не знал про высушенный мясной фарш — пеммикан, он знал, чего стоило его достать: это было не просто и для самых ответственных восхождений.

— Как ты это добыл? — спросил он Вутю, не очень надеясь, правда, что и ему сделается доступным этот канал.

— Да все старые спасательские связи, — скромно ответил Вутя.

— Ну-у, ты дае-о-ошь, — восхитился любимец группы веселый, стройный парень — скалолаз, — может, еще и примус австрийский достанешь?

— Примус? Да у меня есть, — спокойно сказал Вутя. — Я сейчас еще один выколачиваю. Если и не навсегда мой будет, то на восхождение дадут. Это точно.

Через несколько дней Вутя принес сверток и сказал, что хочет сделать Саше подарок. В комнате за дымовой табачной завесой скрывались приверженцы Чанчахи, второразрядники — «преходящие», как называл их Мрачный Дылда.

Вутя снял бумагу, открыл жестяную упаковочную коробку, и сухощавый парень в толстом пуховом свитере, стоявший у Вути за спиной, вместе с дымом выдохнул слово «Фебус».

— Нет, не возьму. Это ты брось. Ты же не волшебник, чтобы такие подарки делать. Это же австрийский — лучший в мире, и у тебя единственный, — серьезно и даже как-то печально сказал Саша. Он был не против «Фебуса» — подарок ему нравился. Ему не нравилось, что группа воспринимает это как подношение.

— Ну что ты, разве я последнее отдам. Нет. Я не такой. У меня теперь два. Так-то вот. Держи. — Вутя положил примус на пол и по-пижонски катнул его в сторону Саши ногой.

Отношение ребят к Вуте постепенно менялось, а после истории с примусом это стало заметнее. Они, видимо, свыклись с мыслью, что на Чанчахи-Хох его взять придется.

Хозяйственные способности Вути загипнотизировали группу. Он с легкостью чародея продолжал организовывать снаряжение и