Книга Достоевский in love - Алекс Кристофи

зайдет горничная убрать чай, он ответил, что горничная оставит их одних до утра. Посмотрел на нее; она спрятала лицо в подушку.

– Хорошо, – сказала она. – Ну так поди к себе, я хочу спать.

– Сейчас, – ответил он и застыл на несколько мгновений, не отрывая от нее глаз, а затем подошел и поцеловал. Он предложил ей раздеться до того, как потухнет свеча, она ответила, что есть запасная. Наконец он устал играть в кошки-мышки и ушел в свою комнату, оставив дверь открытой на случай, если она передумает. Он лежал, слушая, как она устраивается в постели. Зашел к ней в последний раз – закрыть окно.

– Тебе следует раздеться, – сказал он.

– Непременно, – ответила она.

Он снова вышел и снова зашел – а она снова услала его. На этот раз он закрыл за собой дверь.

На следующий день Федор извинился за свое поведение и объяснил его тем, что был пьян[276]. Он сказал, что она, верно, находит его приставания неприятными. Полина понимающе улыбнулась и ответила, что не против. Вообще она не желает скрывать своего ко мне отвращения; я это вижу. Несмотря на это, она не скрывает тоже от меня, что я ей для чего-то нужен и что она для чего-то меня бережет. Она знает, что я люблю ее до безумия, допускает меня даже говорить о моей страсти – и уж, конечно, ничем она не выразила бы мне более своего презрения, как этим позволением говорить ей беспрепятственно и бесцензурно о моей любви[277].

Сперва казалось, что удача последовала за Федором из Висбадена. По прибытии он направился прямиком к рулетке и за четверть часа выиграл 600 франков. Это раздразнило[278]. Он уверился, что система может решить все его – и Михаила – денежные трудности. Но ситуация тут же изменилась: прорвался и спустил половину выигрыша. Пытаясь отыграться, он повышал и повышал ставки, пока не лишился 3000 франков[279]. В его карманах оставалось всего 250 франков. Как будто это было недостаточно унизительно, теперь ему необходимо было написать невестке и попросить ее вернуть часть денег, которые он переслал Марии. Он написал и Михаилу, умоляя одолжить 100 рублей, чтобы удержаться на плаву.

Михаил настаивал, чтобы Федор навестил Тургенева, пока тот был в городе, и сговорился о рукописи «Призраков», которые привлекли бы новых подписчиков. Федор послушно отправился наносить визит. Конечно, он не представил Тургеневу Полину – хотя, даже встреться они, Тургенев вряд ли мог его осудить, поскольку сам был частью menage à trois с французской оперной певицей Полиной Виардо и ее мужем. От этого союза родилось четверо детей – кто из двоих мужчин был их отцом, с достоверностью утверждать было нельзя. Тургенев все еще горевал о реакции на «Отцов и детей», но передал Достоевскому «Призраков». Федор провел остаток своего времени в Баден-Бадене, играя и преследуя Полину, что оставило ему не много времени на чтение. Когда он снова встретился с Тургеневым, то вернул рукопись непрочитанной. Оскорбленный Тургенев заявил, что написал рассказ специально для журнала Достоевских, и предложил выслать рукопись к нему в Рим. Федор отказался.

Он не хотел покидать Баден-Баден, не отыгравшись. Делал четкие и уверенные ставки и за полчаса игры превратил 80 франков в 700. Такая удача, совершенно удивительная, захватила его: он поставил на кон все и лишился как выигрыша, так и всех денег, с которыми пришел. После оплаты счетов на дорогу у них с Полиной осталось только 120 франков. Блаженны те, которые не играют и на рулетку смотрят с омерзением и как на величайшую глупость[280].

В Женеве Федор заложил свои часы удивительно честному ростовщику, который хоть и дал за них гроши, но отказался от процентов. Полина тоже заложила кольцо. В Турине они заселились в отель, не зная, как будут оплачивать счет. На руках у них практически не было денег, и они решили обедать в ресторане отеля, записывая стоимость на счет их комнаты. Однако Полина везде привлекала нежелательное внимание, и Федор начал опасаться, что управляющий принесет им счет за отель, когда у них не будет ни копейки. Разразится скандал, вызовут полицию – здесь так было принято.

Полина была в отвратительном настроении после происшествия в Баден-Бадене, но теперь она к нему будто смягчилась. Женщина способна замучить человека жестокостями и насмешками и ни разу угрызения совести не почувствует, потому что про себя каждый раз будет думать, смотря на тебя: «Вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему любовью моею наверстаю…»[281] Они сидели и разговаривали по душам, и ее радость вызывала в нем все больше нежности. Она заглянула ему в глаза.

– Вот это знакомый взгляд, – сказал Федор. – Давно я его не видал[282].

Она склонила голову ему на грудь и заплакала.

Три дня провели в Турине в ожидании письма от Михаила, невестки Федора или кого-нибудь еще, кто готов был помочь им. Весточка от Михаила пришла наконец – с деньгами, но также и с гневной отповедью за то, что Федор был так груб с писателем, который предлагал спасти их журнал. «Ты хоть понимаешь, что Тургенев значит для нас сейчас?»[283] – писал Михаил.

Они прибыли в Рим поздно вечером 28 сентября. Полина все так же играла с ним, и Федор уже начинал терять терпение. Но если ей противна моя любовь, зачем прямо не запретить мне говорить о ней? Мне не запрещают; даже сама она вызывала иной раз меня на разговор. Ей было приятно, выслушав и раздражив меня до боли, вдруг меня огорошить какою-нибудь выходкою величайшего презрения и невнимания[284].

– Ты знаешь, – сказал он, – что мужчину нельзя так долго мучить, он, наконец, бросит добиваться[285].

Она только улыбнулась. С Федора было достаточно. Он сказал ей, что прекрасно понимает происходящее – она все еще надеется на будущее с Сальвадором. При этих словах выдержка ей изменила. Он попал в ее слабое место.

– Ты не возражаешь.

Упрямо помолчав, она ответила:

– Я нисколько не надеюсь, мне нечего надеяться.

– Это ничего не значит, рассудком ты можешь отвергать все ожидания, это не мешает.

На это ей ответить было нечего, и Федор оставил ее одну и ушел на время в собственную спальню. Бывали минуты (а именно каждый раз при конце наших разговоров), что я отдал бы полжизни, чтоб задушить ее! Клянусь, если б возможно было медленно погрузить в ее грудь