Книга Правдолюбцы - Зои Хеллер

— Нет, нет, Марти, — лукаво возразил Майкл, — я лишь сносный певец. Я вырос в семье музыкантов, поэтому хорошо знаю пределы своих возможностей.

— Майкл происходит из древнего рода канторов, — пояснил раввин. — Его отца, да будет благословенна память о нем, звали Шломо Ламм, и он был одним из лучших и известнейших канторов Канады.

Признание заслуг своих предков Майкл выслушал со скромной улыбкой.

Раввина отвлек один из сыновей, сидевших ближе к матери, — мальчик рассказывал о своих оценках за последнюю контрольную по математике. Карен перегнулась через стол к мистеру Рискину:

— Между прочим, Роза работает с детьми.

— Вы учительница? — спросил мистер Рискин.

— Нет, — ответила Роза. — Я помогаю организовывать занятия с детьми после уроков и во время каникул.

— Да? И где же это?

— У нашего Центра два отделения на Манхэттене, в самом центре и на окраине. Я работаю в отделении Восточного Гарлема.

Обдумав эту информацию, мистер Рискин продолжил расспросы:

— Значит, вы присматриваете за черными детьми?

— Да, большинство детей — афроамериканцы.

— Понятно! И… вам нравится эта работа?

— Да, нравится.

Старик пожал плечами:

— По мне, так человек сперва должен помочь тем, кто рядом, а уж потом приниматься за посторонних.

— Эти девочки и есть те, кто рядом, — возразила Роза. — Они живут в Нью-Йорке, как и я.

Прижав руку к груди, мистер Рискин беззвучно рыгнул:

— Ага, ну точно как ты.

Роза холодно улыбнулась и повернулась к Ребекке, сидевшей рядом:

— Наверное, у тебя скоро бат-мицва?[27]

Девочка затрясла головой:

— Нет. Мы не…

— Мы такого не устраиваем, — вмешался мистер Рискин. — Ортодоксы не принимают бат-мицву.

— Ясно, — сказала Роза, хотя понятия не имела, о чем он говорит.

— Бат-мицву выдумали евреи-реконструктивисты,[28]чтобы девочки «не обижались», — продолжал мистер Рискин. — А потом реформаторы[29]подхватили эту идею, и теперь она в большом ходу.

— Вот как.

Мистер Рискин вытер салфеткой нижнюю отвисшую губу:

— Я гляжу, ты вроде тех эмансипированных дамочек, которые считают, что если девочкам не устраивают бат-мицву, значит, они ущемлены в своих правах.

— К сожалению, я плохо разбираюсь в этом вопросе, — ответила Роза. — Но по-моему, если девочка захочет…

— Я так и думал! — перебил мистер Рискин. — Ты из тех женщин, которые хотят стать мужчинами. Феминистки думают, что быть женщиной позорно, но, видишь ли, мы, правоверные иудеи, ценим и чтим наших женщин. Они — верховные жрицы наших семейных очагов.

Роза смотрела не отрываясь на ложку, которой ела суп, — хорошо бы треснуть ею по мерзкому пульсирующему черепу мистера Рискина. Почему она должна уважать его религиозные чувства? Ведь на ее чувства мистеру Рискину абсолютно плевать.

— Осмелюсь предположить, — сказала она после паузы, — что женщина может быть верховной жрицей и одновременно иметь право на бат-мицву. Почему нет?

— Полная чушь! — замахал руками мистер Рискин.

Перепалка привлекла внимание других членов семьи.

— Леон, прошу тебя, — подал голос раввин Рейнман, — не приставай к нашей гостье…

— Юная леди, — мистер Рискин погрозил Розе артритным пальцем, — ты думаешь, что говоришь о религии, но это не так. Больно много ты на себя берешь.

После обеда раввин Рейнман повел Розу в свой кабинет.

— Боюсь, мой тесть был чересчур суров с тобой, — сказал он, когда они уселись в кресла.

— Нет-нет, — запротестовала Роза. — Я сама виновата. Мне жаль, что я его обидела.

— Не волнуйся за него, Леона трудно обидеть. Надеюсь все же, тебе у нас понравилось. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома.

— Я прекрасно себя чувствую. Пение за столом было просто чудесным.

Раввин кивнул:

— Хорошо. А теперь. Роза… я хотел бы побольше узнать о тебе. Как случилось, что ты заинтересовалась ортодоксальной верой?

Роза уставилась в пол:

— Сама не знаю. В моей семье к религии не проявляли ни малейшего интереса.

— Понятно. Извини за любопытство, но не родственница ли ты Джоела Литвинова, юриста?

— Он мой отец.

— Я предполагал, что вы родня. Я кое-что слышал о нем. Он ведь социалист, верно?

Роза улыбнулась, припомнив, как она ругалась с Джоелом, доказывая фальшивость его социалистических убеждений.

— В некотором роде.

— И атеист?

— О да, определенно атеист. И даже антитеист.

Раввин подался вперед:

— Антитеист? Что это означает?

— Ну… это означает, что он считает любую религию неудачной затеей.

— Ясно, — улыбнулся раввин. — Он не одобряет Господа, в которого не верит.

— Мой отец — хороший человек. — Розе вдруг захотелось защитить Джоела. — И сейчас он очень болен.

— Печально. Что с ним?

— Полтора месяца назад отец перенес инсульт, и с тех пор он в коме.

— Ужасно, — посочувствовал раввин. — Наверное, родные глубоко переживают случившееся.

Не отвечая, Роза устремила взгляд в потолок.

— Что ж, — мягко продолжил раввин, — ты собиралась рассказать, что привело тебя в иудаизм. Надо полагать, ты — не антитеистка.

— Очень долгое время я ею была. А еще до некоторых пор я называла себя марксисткой.

— Маркс? Да ну? — Раввин приподнял брови. — Тебе ведь известно, как Маркс высказывался о евреях?

Роза отрицательно помотала головой. Встав с кресла, раввин подошел к книжным полкам, взял в руки толстый том, открыл и прочел:

— «Освобождение от власти денег и торгашеского духа, от того, что является подлинным иудаизмом, могло бы стать величайшим подвигом самоосвобождения нашей эпохи. Деньги — так зовут ревнивого Бога Израиля, и с ним не сравнится ни одно другое божество».