Книга Божьим промыслом. Стремена и шпоры - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так не нужно меня о том просить. То мой долг как пастыря. А время я найду. Вот, к примеру, после утренней службы у меня бывает время, отчего же мне к вашим людям не прийти? Только непонятно мне, отчего вы меня выбрали. У нас и другие добрые пастыри в епархии имеются.
— Так я вас и не выбирал, — отвечает генерал. — Я пошёл к отцу Фоме в главный собор и просил у него назвать самого чистого душой священника в городе.
— Неужто он назвал меня? — удивился монах.
— Да, назвал вас, — отвечал генерал и продолжал: — А мне как раз такой и нужен.
— Какой такой? — опять удивлялся отец Доменик. — Нет во мне ничего особенного.
Волков вздохнул:
— Люди мои не всякого священника примут. Видали они уже всяких, что приходили к ним в парчовой одежде да с серебряными распятиями, но солдаты таких не очень принимают, а вы…, — генерал чуть отстранился от монаха и ещё раз его оглядел, — вам они поверят.
— Ну так завтра и приду к ним, сразу после службы, — чуть смущаясь, заверил генерала священник.
— А уж я в долгу не останусь, — генерал стал отвязывать кошелёк от пояса. — Только скажите цену.
— Многого мне не надобно, — сказал монах. Он взглянул на кошель, что Волков держал в руке и покачал головой. — Сие излишне.
— Даже птаха божья, и та пропитания ищет, а вам и на храм надобны деньги, а может, и сирым что раздадите, — настоял генерал и протянул монаху кошель, в котором было тридцать монет. — Держите на добрые дела.
— Премного благодарен, — отвечал ему отец Доменик с поклоном, но и с достоинством.
Часть 2
Глава 15
Выйдя из храма, Волков почувствовал, что ему стало легче; хоть и погода стояла гнусная, он чувствовал, заворачиваясь в плащ, что тревога, которая не отпускала его несколько дней, лишала его и хорошего сна, и даже аппетита, чуть-чуть отступила. Может, это оттого, что он поговорил с хорошим человеком… А может, оттого, что стала понемногу выстраиваться из людей, из их желаний, их надежд и его денег задумка генерала. А мысленные нити задумки понемногу, понемногу стали скручиваться в тугой канат реального заговора.
Нет-нет, чувство тревоги не покинуло генерала полностью. Раньше, в первые дни, то была тревога ожидания. Барон всё ждал, что местные поднимут мятеж против него, дождутся подхода главного маршала еретиков и сразу начнут собирать городское ополчение. Теперь же он волновался о другом. Теперь он думал, что не успеет завершить свой план, что у него не хватит времени или что-то сорвётся в его сложной задумке. Но с той минуты, когда он покинул храм Святого Адриана-крестителя, барон больше не чувствовал себя безвольным гусём, который в канун Рождества сидит и ждёт, когда придёт человек и свернёт ему шею. Нет, теперь он опять сражался. Не в открытом, честном бою, который он предпочёл бы хитростям и интригам, но сражался. И если не за свою жизнь, то уж точно за своё благополучие, за титул и Эшбахт, за статус-кво, за благополучие своих законных сыновей, за будущее маленького графа Малена и его беспутной мамаши.
Он снова почувствовал нетерпение: быстрее бы турнир. Быстрее бы всё завертелось.
* * *
В общем, многое уже было сделано, подобраны люди, готовые действовать, но кое-кто ему ещё был нужен. И поэтому генерал с Кирпичной улицы поехал в казармы и там нашёл своих офицеров. Сев рядом с Карлом Брюнхвальдом на лавку в офицерской комнате, спросил у него:
— Карл, как вам кажется, Нейман — надёжный человек?
Брюнхвальд взглянул на своего товарища с некоторым удивлением: зачем же вы спрашиваете? Вы же сами знаете. И уже вслух произнёс:
— Ну, после того как вы подписали его капитанский патент, думаю, он вам всё ещё очень благодарен. Ваша подпись на такой бумаге в наших краях дорогого стоит.
Волков без всякой излишней гордости с ним согласился. А впрочем, он мог и погордиться, барон знал, что теперь его имя, как и подписанные им бумаги, имели вес. Особенно после сидения у села Гернсхайм, где он на глазах у всех утёр нос самому ван дер Пильсу. И генерал произнёс:
— Дежурный, прошу вас, друг мой, позовите-ка ко мне капитана Неймана.
Пока дежурный офицер разыскивал капитана, к нему пришли прапорщик Брюнхвальд и фон Готт и спросили:
— Господин генерал, нам всё ещё нужно ходить в школу «Непорочной девы»? А то мы были там с утра, половина школы… там ставят для турнира помосты, многие сегодня не придут.
— Если есть место для занятия и мастера принимают плату, обязательно идите, смотрите и всё запоминайте, — отвечал Волков.
— А на что же нам смотреть? — не понимал молодой фон Готт.
Впрочем, генерал и сам не знал, на что им конкретно смотреть, он лишь добавил:
— Просто смотрите, что там происходит. Потом мне доложите.
— А надо ли нам записаться на турнир? — вдруг спросил Максимилиан. — Сдаётся мне, фон Готт с копьём или молотом может побороться за приз.
— Ни в коем случае! — строго сказал генерал. И повторил: — Ни в коем случае. Не дай Бог, вы на поединке раните горожанина. Нам этого совсем не нужно, — он не стал добавлять, что турнир он устроил для того, чтобы горожане ранили себя сами. И закончил: — Вы только наблюдаете за происходящим.
Кажется, фон Готт, да и прапорщик надеялись на другой ответ, думали, что генерал одобрит им участие в турнире, и посему вид они имели разочарованный, на что полковник Брюнхвальд, слышавший этот разговор, им заметил:
— Господа, прошу вас неукоснительно следовать распоряжениям господина генерала, ибо опыт мой говорит о том, что господин генерал почти всегда знает наперёд, что будет. На моей памяти он никогда не ошибался.
Молодые офицеры поклонились и ушли, а Волков улыбнулся старому товарищу:
— Ну уж вы напридумываете, Карл.
Едва они ушли, как пришёл капитан Нейман, и генерал, посадив его подле себя на лавку, спросил сразу, напрямую:
— Дорогой Франц, возможно, придётся немного поработать
