Книга Феномен Александра Невского. Русь XIII века между Западом и Востоком - Вадим Долгов

Блестящая победа на Неве не уберегла Александра от конфликта с новгородцами: «В то же лето, тои же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с жаною и со всем двором своимь, роспревся с новогородци»[145]. Что стало причиной конфликта и в чем была его суть – неизвестно.

В историографии разработано несколько версий происходящего. Академик М.Н. Тихомиров считал, что новгородцы не смогли оценить общерусского масштаба деятельности своего князя: «Как и ранее в ссорах с Ярославом, новгородцы отставали свою „правду“; узкие интересы местного характера, по-видимому, и на этот раз взяли верх в Новгороде. Бояре боялись усиления княжеской власти, которое было неизбежным при организации борьбы против страшного противника. Разрыв с Александром тотчас же бедственно отразился на военных делах, как раз в момент начала похода немецких рыцарей»[146].

В.П. Пашуто считал, что причина разрыва была прежде всего финансовая: «На новгородское боярство опять пали крупные расходы для спешной подготовки к большой войне. Однако корыстные бояре упирались. После Невской победы Александр должен был показать им свою власть в республике. Уладить несогласие не удалось. Ну что же, Александр за долгие годы пребывания в Новгороде хорошо изучил повадки боярства. Он прибегнул к крайней мере: зимой 1240 г. «роспревся с новгородци» и с семьей и двором уехал к отцу в Переяславль. Не зря Ярослав учил Александра новгородской политике»[147].

По мнению А.Ю. Карпова, причина конфликта заключалась в том, что логика событий требовала резкого обострения политики в отношении Пскова, вступившего в союз с немцами. Новгородцы, привыкшие смотреть на Псков как на свой пригород, а на псковитян как на союзников и соратников, были не готовы к решительным действиям и пытались сдержать пыл юного князя.

В общем и целом, все три названные причины разрыва находятся в пределах вероятия. Если подытожить, новгородцы поссорились с князем потому, что темп и энергия его деятельности казались им в текущей ситуации излишними.

После отъезда князя новгородцы обращаются к его отцу Ярославу с просьбой прислать нового. Это означает, что конфликт не достиг каких-то принципиальных глубин, и новгородцы не имели в виду кардинальную смену политического курса, которая обычно выражалась в смене княжеской династии. Возможно, испрашивая у Ярослава князя, они стремились таким образом пойти на примирение с Александром. Но Ярослав «дасть имъ сына своего Андрея». Летописный текст не позволяет понять, приняли ли новгородцы данного им кандидата, ибо уже в следующем предложении говорится: «Тогда же сдумавше новгородци, послаша владыку с мужи опять по Олександра». Почему новгородцы не приняли Андрея? Возможно, причина в юном возрасте князя. Дата рождения Андрея неизвестна. Однако мы можем судить о нем по двум датам. Во-первых, боевое крещение Андрея произошло в 1242 г. Он принимал участие в Ледовом побоище. Во-вторых, Лаврентьевская летопись зафиксировала его брак в 1250 г.: «Тое же зимы ожени ся княз Ярославичь Андрей Даниловною Романовича, и венча и митрополитъ в Володимери оу стое Бци съ епспмь Кириломъ и много веселье быс»[148]. Сопоставляя эти даты, нужно иметь в виду, что вести войско в бой князь мог раньше, чем жениться (вспомним Святослава Игоревича). Обычный возраст вступления в брак – период между пятнадцатью и двадцатью годами. Допустим, князь Андрей был рожден году в 1227-м. Тогда его первая битва состоялась в пятнадцать лет, а женился он в двадцать три года. Это вполне укладывается в обычаи того времени. Но это и означает, что в 1240 г. Андрею было лишь тринадцать. Значит, для решения практических военно-политических задач в качестве самостоятельной фигуры он еще не годился, немного не дорос. В 1228 г. на новгородском престоле мог сидеть малолетний князь. В 1240 г. ситуация была иная.

Обстановка в регионе была весьма непростой. Удар шведов был отбит, но оставались еще немцы. Одновременное усиление активности шведов и немцев закономерно заставляло думать о согласованности их действий. Хотя в Прибалтийском регионе немцы и шведы конкурировали за политическое лидерство, но и те и другие были католиками, а значит, их действия могли направляться папским престолом. Но «могли направляться» и «направлялись» – разные вещи. Еще И.П. Шаскольский отмечал, что при всей внешней слаженности действий католических властителей немецких государств и Швеции прямых доказательств того, что их действиями руководили извне, нет. Кроме того, все призывы римского престола к крестовым походам в Прибалтике касаются только настоящих язычников: представителей балтских и финно-угорских племен. Даже в условиях нарастающего противостояния западного и восточного ветвей христианства, католики не могли считать православных нехристями. В.И. Матузова и Е.Л. Назарова публикуют целую серию грамот, из которых видно, что римский папа Гонорий III при всем своем неприятии православных все-таки вынужден считать их единоверцами. У Гонория вызывает раздражение то, что «рутены» придерживаются «греческой схизмы», «придерживаются греческого обряда, проклиная латинское крещение как нечестивое дело, не соблюдают праздники и святой пост, расторгают заключенные среди неофитов браки»[149], пытается выпросить у русских материальную поддержку деятельности крестоносцев в Прибалтике[150], грозит Божьим гневом, требует принять папского легата, «чтобы под воздействием его здравых наставлений вы постигли истину католической веры»[151], однако нигде не настаивает, что они язычники. Для папы русские – христиане, хотя и «коснеющие в заблуждении». То есть если и был крестовый поход, то не на Русь, а на балтийских язычников. Русь же просто попалась «под горячую руку». От этого, впрочем, никому легче не было. Отсутствие прямого указания не означает запрет. Кроме того, в военной сфере совсем не обязательно дожидаться команды для нападения на общего врага. Сам факт, что Русь была атакована немцами, должен был вселить дополнительные надежды на успех у шведских феодалов. И наоборот. Угроза со стороны шведов объективно облегчала задачу немцев. И, наконец, нашествие Батыя «включало зеленый свет» нападению как первых, так и вторых.

В 1240 г. немцы пошли войной на Изборск и захватили его. Организовал поход дерптский епископ Герман. Причем, согласно летописи, захват Изборска был осуществлен при содействии князя Ярослава Владимировича, сына псковского князя Владимира Мстиславича. Сотрудничество с немецкими силами в Прибалтике наладил еще князь Владимир. Ярослав продолжал политическую линию отца. В общем-то других вариантов активных действий у него и не оставалось. Если князья Южной Руси периодически использовали для достижения своих политических целей сотрудничество со степными кочевниками, то безземельным северным ничего не оставалось, как опираться на немцев. По сообщению Генриха Латвийского, сестра Ярослава была выдана замуж за брата рижского епископа. Причем сам Владимир поплатился за этот брак псковским престолом – был изгнан псковичами. Очевидно, Ярослав Владимирович рассчитывал извлечь пользу из династических и политических связей и, наконец, унаследовать престол отца. Немцам же он нужен был как фигура, легитимирующая их попытки овладеть Псковской землей. В военном смысле князь не мог оказать им никакой помощи. Впрочем, и в символической плоскости на момент похода важность его для немецкой стороны, видимо, была невелика. В Рифмованной хронике, весьма подробно описывавшей эти события, никакого упоминания о русском князе нет. Зато участие Ярослава отмечает новгородский летописец. Очевидно, для немцев участие русского князя в походе на Русскую землю было лишь небольшим бонусом, а для русских выглядело как весьма примечательное предательство.