Книга Опасная седина монет - Валерий Пушной

На следующий день Дусеву доложили, что Ольга вернулась к мужу и тот положил ее в больницу. Папа еще больше уверился в мысли, что Александра ни в чем не обманула. Отсюда вывод, что тянуть с Корозовым нельзя, пока монеты не уплыли окончательно в неизвестном направлении.

Вскоре принесли Папе другую информацию: полиция посетила квартиру, в которой держали Ольгу. Тряханула хозяев.

Неприятный осадок лег на душу Дусеву. Вспомнилось, как чувство беспокойства шевельнулось у него внутри, когда ему позвонил Акламин, а потом появился у него в доме. Тогда подумалось, что ждать ничего хорошего не приходится, этот мент всегда глубоко копает. От братвы знал: если этот мент замаячил на горизонте, то скоро вопьется, как клещ, оторвать невозможно, разве только пришить насовсем. Но пришить Акламина тоже было бы неправильно — продажных дел за ним не было. Он был из белых ворон. А это редкая птица. Белых ворон по неписаным законам братва заносила в Красную книгу и не трогала, ибо от них не бывало подвоха или подлости. Братва по-своему ценила их. Попасть на зону от белой вороны пацану было не позорно, тут, как говорится, не мент тебя подлянкой законопатил, а сам чисто пришел.

Разумеется, сразу стало ясно Дусеву, что Акламин возьмет за шиворот Ваню Кота. Квартиру-то снимали через Ваню. Папа не сомневался, что Кот будет молчать, как немой, не сдаст. Но молчать лишь до той поры, пока на него не начнут вешать трупы. Мокруху Кот брать на себя не станет. Дусев рисковать не мог. Оступиться на мелочи, чтобы залететь по-крупному? Как тогда удержать свой авторитет? Всякий фраер пальцем ткнет. Жаль, конечно, — служил ему Ваня верно, но, видать, наступил и его час, он также отыграл свою партию.

Несмотря на то что Кот почти постоянно ошивался возле Папы, у него тем не менее была своя съемная квартирка, где он бывал нечастым гостем. Обычно там он отсыпался после хорошей пьянки в каком-нибудь притоне или когда надо было на какое-то время залечь на дно. Хотя у него самого послужной список был скромным, однако обитание возле Папы быстро приучило его к настороженно-напряженному образу жизни братвы.

На сей раз до своего угла он добрался глухой ночью. Закрыл за собой дверь и, не включая свет, не раздеваясь, сбросив туфли в узкой прихожей, протопал в единственную комнату с узкой кроватью, шкафом, столом, стулом и старомодным сервантом. Расстегнул рубаху, ремень на брюках и плюхнулся на скрипучую, с провалившимся матрацем, скомканной простыней и свалявшейся подушкой кровать.

Захрапел сразу и смачно.

Днем брать Ваню было сложно: он крутился около Папы. Поэтому взять его Акламин наметил в любую из ближайших ночей. С этого момента Кота не выпускали из поля зрения. Узнав о его квартире, поставили ее под контроль.

Дом был панельный, единственный фонарь в небольшом дворе блекло освещал стены. И чем дальше от фонаря они были, тем света получали меньше. Поэтому в серой полутьме дом казался мрачным и нелюдимым. Окна давно погасли, и их темные пятна чернели угрюмостью.

Когда среди ночи Ваня возник у подъезда, опера приготовились. Кажется, для них настал подходящий момент, чтобы оседлать Кота. Он скрылся в подъезде, и они решили подождать, когда в окнах загорится свет. Но света не было. Пробежала мысль, что Кот не дошел до квартиры или заскочил на миг и сейчас снова выйдет на улицу. Опера переглянулись — другого такого момента может не наступить. Нужно брать немедленно, но без спешки, чтобы наверняка.

Посмотрев на напарника, один из них, в коротком тесноватом пиджаке, не сходящемся на животе, с родинкой на высоком лбу, повел головой и достал ствол. Но в ту секунду, когда он собирался сделать первый шаг из укрытия, напарник в пуловере с горизонтальными полосками на груди и широкими выпирающими бровями придержал его.

Из-за угла вынырнули две темные ссутулившиеся фигуры — одна выше, другая ниже. Они были в летних, застегнутых наглухо под самый подбородок куртках, двигались в полутьме мимо припаркованных автомобилей очень быстро, уверенно, без суеты. Длинный — большими шагами, второй — семенящим шагом. Буквально прошмыгнули в подъезд. Это показалось странным. Могли, конечно, быть жители подъезда, но что-то в них насторожило оперов. Наметанный глаз вычленял некоторые особенности поведения.

С оружием наготове опера тронулись с места. Тихо вошли в темный подъезд. Прислушались. Выше на этаже что-то щелкнуло, скрипнуло и прошуршало. После чего наступило безмолвие, как в гробу.

В эти мгновения Ваня Кот сквозь сон уловил легкий скрип входной двери. Он прекрасно его знал и отличил бы из тысячи звуков. Папина выучка давала результаты. Ваня научился слышать ночную тишину и спать чутко, как собака в будке или зверек на ветке дерева. Не шевелясь, приоткрыл один глаз, навострил ухо. В комнатном дверном проеме мелькнула длинная темная фигура, едва слышно шаркнули шаги. Ваня приоткрыл второй глаз, следя в щелки, что будет дальше. Фигура остановилась перед кроватью, поднимая пистолет с глушителем. У Вани налились мускулы.

Следом в проеме замаячила вторая фигура, ростом ниже.

Задержав дыхание, Кот следил, как ствол пистолета медленно приближался к его лицу.

Еще три секунды, и спусковой крючок будет нажат — и тогда уже пулю ничем не остановить. Но за две секунды до этого Ваня широко раскрыл глаза и сбоку внезапно нанес сильный удар по руке с пистолетом. Раздался слабый хлопок, пуля ушла в стену, а длинный стрелок от неожиданности выронил ствол.

Стремительным рывком вскочив с кровати, Кот свирепо вбил свой кулак в раскрытый рот длинного. Тот запрокинулся, гулко грохаясь на пол, взвизгнул, выплюнул с зубами и кровью напарнику:

— Мочи его!

Замешкавшись, второй не сразу выдернул свой ствол без глушителя. А когда выхватил и торопливо поймал пальцем крючок, ощутил, как ему на голову обрушился кулак Вани. Но нажать он все-таки успел. Пуля обожгла Коту руку. У самого же стрелка от удара по голове подкосились ноги, и он мешком свалился под ноги Ване, пистолет отлетел в сторону.

Однако в следующее мгновение Кот почувствовал удар по ребрам, сильный толчок сзади сбил с ног, и в его шею вцепились руки длинного. Он придавил Ваню к полу, стал душить.

Одна рука Вани, пробитая пулей, была неуправляема. Он сопротивлялся всем телом и второй рукой, но длинный был силен, и Коту не хватало еще одной руки. Пальцы стрелка сдавили горло Ване, перехватывая дыхание.

Близился конец, и Кот отчетливо осознавал это. Мозг уже без всякого напряжения и волнения со странным безразличием выдавал, что вот еще немного, и воздух будет перекрыт полностью, а тогда — все. Однако Кот продолжал сопротивляться. Пальцы убийцы казались стальными обручами. Помочь могло только чудо, и тот, кто сдавливал Ване горло, это понимал.

Во всем подъезде не горело ни одной лампочки. Лишь с улицы сквозь окна межэтажных площадок проникала едва уловимая серость. Оперативники поднимались на ощупь. Идущий первым опер в тесном пиджаке и с родинкой на лбу оступился, запнувшись о ступеньку, припал на колено, выругался негромко, после чего оба замерли, прислушиваясь к темноте, но, постояв, пустились вновь.