Книга Сундук артиста - Алексей Баталов

Здесь все меня переживет, Всё, даже ветхие скворешни. И этот воздух, воздух вешний, Морской свершивший перелет.

Однажды, когда все домашние разбежались по своим делам и мы с Анной Андреевной остались дома вдвоем, она спросила, сочиняю ли я стихи.

Я растерялся и честно признался, что при ней даже и говорить об этом как-то неловко. Но Анна Андреевна заметила, что все молодые люди когда-то пробуют сочинять. В конце концов мне пришлось уступить, я принес свой уже довольно потрепанный блокнотик и, запинаясь, стал читать стихи.

Вот некоторые из тех, которые жаль выбрасывать.

* * *

Море вечно бодает скалы Белым лбом завитой волны, И покачиваются кораллы, Мне кивая из глубины. Зазывают из душного мира В бирюзовый прохладный уют, Где хвостатые рыбы-Лиры На морском языке поют.

* * *

Весна — это черное, мокрое, звонкое, Это пыльные стекла и отблески крыш, Весна — это вздыблено, спутано, скомкано, Это в сучьях галдящий Париж. Это новое небо и ветхие вещи. Ослепительный свет и потемки в домах. Это то, что нам с детства обещано За терпенье, холод и страх.

* * *

Синие окна на темной стене. Сумерки. Свет зажигать неохота. Чу, колокольчик!.. Ко мне — не ко мне? Фары блеснули за поворотом. Фары машины! Стало быть, век Где-то в начале двадцатого? Может быть, счастлив стал человек? Может, нашли виноватого? Может, теперь и не ждут никого Люди, которые в одиночестве? Только забыли меня одного Освободить от любви и от творчества.

* * *

За стенкой — мир. Он точит нож, Пускает время вскачь, Мехами раздувает ложь, Стекло толчет в калач. Нагую гонит честь мою Через толпу бродяг И камень вырвет на краю Там, где последний шаг. За миг, что были мы с тобой, Он присчитает год. Топор привяжет под полой, Последний мост сожжет.

Новому месяцу

Давно ты не был. Похудел И стал похож на отраженье… Я через ветви подглядел Твое туманное рожденье. Еще один отмечен срок Зачем? Чему он стал начало? Какой еще упал оброк, Ужели прошлой дани мало?

* * *

Ты забрела в мой сад. С утра нe метены дорожки В заборе, что ни шаг, дыра И патиною серебра доска темнеет под окошком. Но нет отсюда мне пути, Я только здесь чего-то стою, Здесь все мое и все мои, И даже сизые дожди, предвестники покоя.

* * *

Я таких никогда не встречал. Я таким ничего не дарил, Говорили, бывает — молчал, Говорили, придет — уходил.

* * *

Во все лицо моей земли Косой рубец татарской плетки, Но без него бы не могли Ее узнать на общей сходке. Запястие руки хранит Узор кандального браслета, И у меня в листе стоит Тот след — особая примета. Оставь, не жди и не зови, Иди дорогою своею. Стоит туман в крови зари Над бедною землей моею.

* * *

Слезами капал в таз свинец, Но дробью лег в патрон. И вдруг упал с гвоздя венец В конторе похорон. Но больше не было чудес И странных совпадений. Я видел ствол, короткий блеск, Соседи слышали паденье.

На память об Анне Андреевне у меня, или вернее у нас в семье, хранится и ее нежданный дар.

Еще с самой первой встречи, когда Ахматова только познакомилась с моей Гитанной, она как-то сразу стала относиться к ней с удивительным расположением и однажды даже устроила празднование ее дня рождения у себя на даче в Комарове.

Вечером, после застолья на веранде, когда я с ребятами отправился устраивать костер, Анна Андреевна увела Гитанну к себе в кабинет, а там надписала и вручила ей эту фотографию.

Фильм «Живой труп»

Читатель, наверное, уже заметил, что я всегда стремился найти работу в классическом репертуаре, и потому предложение режиссера Владимира Венгерова сниматься у него в экранизации пьесы Л. Н. Толстого «Живой труп» принял как драгоценный подарок. Впрочем, вряд ли найдется актер, который бы не согласился на роль Федора Протасова, тем более что я оказался в окружении прекрасных артистов.

У меня еще продолжались съемки, а моя Гитанна перебралась в Москву к своей маме, поскольку приближалось время рождения нашей дочки.

А после завершения работы в картине мне предложили возглавить актерскую секцию в Союзе кинематографистов, и мы всей семьей уже навсегда осели в Москве.

Конечно, мне хотелось найти пристанище где-то поближе к родной Ордынке. И надо же тому случиться, чтобы в это время Михаил Ильич Ромм переезжал из Дома кинематографистов на Полянке в новую квартиру, а нас поселили в его освободившемся жилище, совсем близко от моих родных.

И вот таким образом судьба подарила мне встречу с человеком, благодаря которому я не только стал ходить в церковь, но и получил возможность как-то помогать обездоленным людям.

На родной Ордынке, почти напротив нашего дома, стоит храм «Всех скорбящих радость», в который в мои школьные годы нам запрещалось даже заглядывать.

После войны, только в 1948 году, эту церковь наконец вновь открыли, и я впервые побывал там на службе. А когда наша семья окончательно перебралась из Питера в Москву, в этом храме уже служил отец Борис (Гузняков). Позже знакомство с ним переросло в настоящую дружбу, я приходил не только в церковь, но и по мере сил старался помогать ему во всех его благих начинаниях.

Настал день, когда отец Борис пришел к нам домой и окрестил нашу дочку Машеньку, вызвавшись быть при этом ее крестным отцом.