Книга Миражи советского. Очерки современного кино - Антон Долин

Что мы видим, когда смотрим кино о Холокосте

В январе 2017-го широкую дискуссию в иностранных СМИ вызвал провокационный проект израильского сатирика Шахака Шапиры Yolocaust. Автор находил в открытых источниках жизнерадостные сел фи, сделанные во время посещения мемориала жертвам Холокоста в Берлине (он напоминает огромное кладбище с тысячами безымянных могил), и перемещал героев фотографий в реальные декорации лагерей смерти. Симпатичный юноша подмигивает в камеру, а сзади — истощенные тела приговоренных к газовой камере: как вам такое? Одни были в восторге от радикализма Шапиры, показавшего безмозглому молодому поколению, что почем. Другие возмущались: любой памятник — элемент городского ландшафта, а в фотографии ничего предосудительного нет, это же не граффити.

Не вынося собственной моральной оценки, нельзя не констатировать: провокация Шапиры удалась и доказала очевидное. Больше семидесяти лет прошло после Нюрнбергского процесса, о Холокосте сняты сотни фильмов и написаны тысячи книг, но мы до сих пор не понимаем, как относиться к этой трагедии, как смотреть даже не на его свидетельства, а на их отражение в искусстве.

I. Селфи у решетки. «Аустерлиц» Сергея Лозницы (2017)

Космополит Сергей Лозница — философ и провокатор, экспериментатор и психолог, стирающий грань между игровым и документальным, — сделал один из самых интригующих проектов года. «Аустерлиц» снят в двух нацистских лагерях смерти, Дахау и Заксенхаузене, превращенных сегодня в своеобразные музеи под открытым небом. Лозницу, однако, интересуют не экспонаты, а посетители. Его фильм — наблюдение за наблюдающими. Нейтральная, чаще всего неподвижная камера фиксирует существование туристов в пространствах бывших лагерей: черно-белое изображение (выбор цветовой палитры переносит героев фильма в те времена, когда функционировали лагеря), фоновый звук, почти полное отсутствие диалогов и никакого авторского комментария. Живые картины с живыми людьми в шортах и футболках (на дворе лето), делающими селфи на фоне надписи «Arbeit macht frei» («Труд освобождает»). Дьявольская ирония иезуитского слогана вновь вывернута наизнанку самим ходом истории: сегодня здесь никто не работает — только отдыхает.

«Аустерлиц» лишен не только сюжета, но и явного развития. Это безоценочные зарисовки с реальности: разумеется, как только в фильме появился бы пафос (например осуждающий), вместо искусства получилась бы чистая публицистика, как в проекте Yolocaust. Хотя стоит вглядеться в экран повнимательнее, и можно заметить многое, не только отстраняющее ч/б. Допустим, звучащий невзначай рингтон с зачином Пятой симфонии Бетховена, которую так любили руководители Третьего рейха. Едва слышный перезвон колоколов — звук в фильме делал виртуоз Владимир Головницкий, много лет сотрудничающий с Лозницей. Пойманные камерой надписи на футболках: «Cool story Ъго» или «Just don't care».

Однако «Аустерлиц» — не картина о неподобающем поведении. Это фильм о зыбкой границе между ужасным, не поддающимся осмыслению прошлым и будничным настоящим. Ты совсем рядом, в нескольких сантиметрах от места, где случилась страшнейшая за всю историю человечества трагедия. Но, вглядываясь в него, не видишь ничего, кроме пустоты. Выходит, декларативное «never again» — «никогда больше», — вроде бы заложенное в идею о превращении концлагеря в музей, значит так же мало, как и другие формулы, написанные на воротах фабрики смерти или на веселой туристической маечке.

Когда великий Клод Ланцман делал свой шедевр — десятичасовой документальный «Шоа», — он отказался от архивных кадров и фотографий. Только лица и голоса, свидетельства выживших участников (жертв и палачей) и пустынные пейзажи лагерей, где когда-то одни люди системно уничтожали других, безвинных. Эти лакуны — не только пространственные, но и смысловые. Как вакуум, они засасывают наблюдающего, сидящего в безопасной полутьме кинозала, и у того кружится голова в бессильной попытке представить себя там и тогда. С тех пор прошло много лет, и раны должны были затянуться, но забвение никого не вылечило, а только сделало былые травмы еще более таинственными и всё меньше поддающимися терапии.

Кстати, почему фильм Лозницы называется «Аустерлиц»? Это заголовок романа Винфрида Георга Зебальда, мнимодокументального исследования одной судьбы, с детства поломанной событиями Второй мировой. Фамилия героя — Аустерлиц, и это, естественно, псевдоним, напоминание о великой битве Наполеона. Той самой, в которой, по Толстому, чуть не погиб Андрей Болконский, лежавший на спине и вглядывавшийся в бездонное небо. По сути, в собственную смерть, которую не мог ни увидеть, ни понять, как мы сегодня не можем осознать случившееся в Европе в 1940-х.

II. Люди и животные. «Жена смотрителя зоопарка» Ники Каро (2017)

Сделать кино о Холокосте невозможно — но его делают постоянно. При всех рисках свалиться в пошлость, превратив трагедию в шоу, кинематографисты раз за разом испытывают судьбу. Один из таких фильмов — «Жена смотрителя зоопарка», историческая драма новозеландки Ники Каро, где «оскаровская» номинантка Джессика Честейн играет Антонину Жабинскую. Вместе с мужем Яном, директором варшавского зоопарка, она в годы войны укрывала от нацистов евреев, тайно вывозя их из гетто. Так им удалось сохранить жизни нескольких сотен человек. Именно Жабинский, если верить фильму, пытался в последний момент спасти Януша Корчака; тот, как известно, отказался и отправился вместе с детьми-воспитанниками в Треблинку.

В высшей степени традиционная по языку и стилю, очень сентиментальная и старательная картина, несмотря на легкое ощущение дежавю, берет за живое. И интересно разобраться почему. Дело ведь не только в потрясающем сюжете, обаянии красавицы Честейн или удачно антипатичном образе Даниеля Брюля (немецкий артист играет немецкого зоолога, фанатично преданного науке и как бы не замечающего, что по ходу дела участвует в геноциде).

Вероятно, если «Шоа» — лучший документальный фильм о Холокосте, то среди игровых первое место принадлежит «Списку Шиндлера» Стивена Спилберга. Причина многочисленных «Оскаров» и культового статуса картины — в том, что Спилберг нашел единственный верный ракурс, способный заинтересовать даже совершенно безразличного зрителя. Он показал историю не изверга-фашиста или его жертвы (вряд ли кто-то сможет или захочет себя поставить на их место) — в центре его фильма сторонний благополучный человек, который, будто чудом, вступает в «не свою войну» на стороне слабого Добра против всесильного Зла. Спилберг показал, что в долгосрочной перспективе только эта позиция — верная. Он доходчиво объяснил, что равнодушие — потворство Злу, и тем самым тронул сердца миллионов. Каждому хотелось представлять себя Оскаром Шиндлером.

Конечно, «Жена смотрителя зоопарка» — не «Список Шиндлера», а Ники Каро — не Спилберг. Хотя как минимум одна бронебойная метафора здесь есть: варшавские евреи подобны загнанным и уничтожаемым просто так (от безразличия и для забавы) животным, каждого из которых оплакивают Ян и Антонина Жабинские. Тут принципиально важна позиция героев. Интеллигентные обыватели, способные адаптироваться к новому режиму (собственно, Жабинский притворяется, будто адаптация совершилась), вместо этого принимают сторону гонимых и обреченных на смерть. «Так не бывает», — скажет зритель, привыкший к психологически мотивированному кино. Но штука в том, что именно так и было. И этот момент — трансформации равнодушия публики в эмпатию — становится поворотным; он наделяет средний фильм незаурядной эмоциональной силой.