Книга Дочь времени [= Дитя времени ] - Джозефина Тэй

— Боже милостивый! — только и выговорила Марта, застыв на месте с фаянсовым кувшином в одной руке и стеклянным цилиндром в другой. Она подозрительно посмотрела на него.

— Кажется, они не думают о том, что пишут.

— Кто эта вдовствующая королева?

— Елизавета Вудвилл. Вдова Эдуарда IV.

— Ах вот оно что. Когда-то я ее играла. Это была маленькая роль в пьесе об Варвике Делателе Королей.

— Я всего-навсего полицейский, — сказал Грант, — и я никогда не вращался в таких кругах. Возможно даже, что всю жизнь мне везло на хороших людей. Но скажи на милость, где можно увидеть женщину, которая дарила бы дружеским расположением убийцу своих детей?

— Только в Греции, — ответила ему Марта. — В Древней Греции.

— Что-то и там я не припомню такого.

— Тогда в сумасшедшем доме. За Елизаветой Вудвилл ничего странного не замечалось?

— Да нет, ничего. Почти двадцать лет она была королевой.

— Значит, это все фарс. Надеюсь, и ты это понимаешь. — Марта вновь взялась за цветы. — Никакой трагедии не было. «Да, я знаю, он убил Эдуарда и маленького Ричарда, но все же в нем есть что-то симпатичное, к тому же с моим ревматизмом вредно жить в комнатах, выходящих окнами на север».

Грант рассмеялся, и к нему вернулось хорошее расположение духа.

— Верх абсурда, не правда ли? Больше напоминает жестокий романс, чем холодную историографию. Нет, историки меня просто удивляют. Они совершенно не думают о правдоподобии.

— Может, ты слишком увлекся рукописями и у тебя не остается времени для людей? Простых людей? Во плоти и крови? С непредсказуемой реакцией на всякие события?

— А как бы ты сыграла ее? — спросил Грант, вспомнив, что мотив поведения — основа актерской работы Марты.

— Кого?

— Женщину, покидающую безопасное место и устанавливающую дружеские отношения с убийцей своих сыновей за семьсот сребреников и право посещать дворцовые приемы.

— Никак не сыграла бы. Такой женщины нет, разве у Еврипида или в сумасшедшем доме. Можно, конечно, сыграть женщину безвольную, тряпку, так сказать. Насколько я понимаю, речь идет о неплохой пародии. Карикатуре на поэтическую трагедию. Такую лучше всего писать белым стихом. Пожалуй, мне тоже стоит что-нибудь такое придумать. Предположим, для благотворительного утренника. Надеюсь, ты хорошо относишься к мимозе. Странно, мы столько лет знакомы, а я совсем не знаю твоих вкусов. Так кто же выдумал женщину, которая якобы дружит с убийцей своих сыновей?

— Никто. Просто Елизавета Вудвилл при Ричарде жила свободно и он к тому же даровал ей некоторую ежегодную сумму. Да еще выплачивал ее. Он приглашал ее дочерей во дворец на приемы, а она в письме к старшему сыну от первого брака уговаривала его вернуться в Англию из Франции и примириться с Ричардом. Олифант объясняет это тем, что она боялась, как бы ее насильно не вытащили из убежища. Ты слышала, чтобы кого-нибудь насильно вытаскивали из церкви? Человек, совершивший подобное, навсегда отлучается от церкви, а Ричард был благочестивым человеком. Да, еще Олифант делает предположение, что ей надоела затворническая жизнь.

— А твоя версия?

— Проще некуда. Мальчики были живы и здоровы. Да в то время никто иначе и не думал.

— Конечно, — сказала Марта, не отрывая глаз от мимозы. — Ты говорил, что Ричарда не обвиняли в их смерти. Даже некоторое время после его гибели. — Она перевела взгляд на портрет, потом на Гранта. — Значит, ты считаешь — я имею в виду, как полицейский, — что Ричард не имел к убийству никакого отношения.

— Я совершенно уверен, что мальчики были живы, когда Генрих явился в Тауэр. Иначе я никак не могу объяснить, почему он не сыграл на их исчезновении. Почему молчал? Может быть, у тебя есть версия?

— Нет. Конечно, нет. Какая версия? Я никогда не задумывалась об этом и была уверена, что тогда разразился ужасный скандал. Что это было едва ли не главным обвинением, предъявленным Ричарду. А вы в паре с пушистой овечкой неплохо поиграли в историю. Когда я уговаривала тебя занять время каким-нибудь расследованием, я не предполагала, что буду участвовать в переписывании истории. Кстати, Атланта Шерголд имеет на тебя зуб.

— На меня? Да я ее в жизни не видел.

— Неважно. Она уже, по-моему, купила ружье. По ее словам, Брент стал относиться к своей работе, как наркоман к наркотику. Его невозможно оторвать от бумажек. Даже когда он с ней, он все равно со своими книгами и ему как будто все равно, есть она рядом или ее нет. Он даже перестал ходить на ее спектакли. А у тебя Брент часто бывает?

— Забегал сегодня на несколько минут перед твоим приходом. Теперь придет дня через два-три.

Однако Грант ошибся. Перед самым ужином ему принесли телеграмму. Он подцепил большим пальцем наклейку, и в руках у него оказались два листка. Телеграмма была от Брента.

«Громы и молнии случилось ужасное (тчк) помните о латинской хронике я говорил вам (тчк) хроника написана монахом Кройлэндского монастыря (тчк) я только что прочитал ее и нашел упоминание (тчк) упоминание смерти мальчиков (тчк) время до смерти Ричарда (тчк) мы попались особенно я потому что никогда не напишу свою замечательную книгу (тчк) можно ли иностранцам топиться в вашей реке или она только для британцев — Брент».

— Ответ оплачен, сэр, — нарушил молчание привратник. — Будете отвечать?

— Что? А, нет, нет. Не сейчас.

— Хорошо, сэр. — Привратник в последний раз с уважением взглянул на два листка, ибо в его семье телеграммы получали только в крайних случаях и то на одном листке, и молча вышел из палаты.

Грант никак не мог переварить новости, переданные ему столь экстравагантным способом. Он перечитал телеграмму.

— Кройлэнд, — задумчиво произнес он. Кто же это ударил в колокол? До сих пор название Кройлэнда им не встречалось, правда, Каррадин упоминал о какой-то хронике, писавшейся неизвестным монахом в неизвестном монастыре.

Как полицейский, Грант слишком хорошо знал, что факты, переворачивающие все вверх ногами, появляются не так уж редко, поэтому он сделал то, что делал обычно по службе. Вытащил на свет неожиданный фактик и принялся рассматривать его со всех сторон. Спокойно. Даже бесстрастно. Не впадая в отчаяние, в отличие от Каррадина.

— Кройлэнд, — повторил он через некоторое время. — Кройлэнд находится где-то в Кембридже. Или в Норфолке? В общем, в пограничном районе. На равнине.

Пигалица принесла ужин и несколько минут возилась, устраивая поудобнее тарелку, под безразличным взглядом Гранта.

— Так вам удобно? — спросила она, однако ответа не получила. — Мистер Грант, вы сможете дотянуться до пудинга?

— Или! — крикнул ей Грант.

— Ну и что?

— Илийский монастырь… — повторил он тихо, обратив глаза к потолку, и только когда увидел прямо перед собой испуганное личико Пигалицы, осознал, что не один в палате. — Все в порядке. Я чувствую себя лучше, чем когда-либо. Милая девочка, сейчас я напишу несколько слов, не сочтите за труд отправить их телеграфом. Дайте-ка мне карандаш, а то из-за вашего пудинга я не могу дотянуться.