Книга Боец Демона-Императора - Ярослав Коваль

— Вот. Любой праздник — это шалость, право и возможность одеться не так, как принято, разукраситься сверх того, что позволено, спрятать свое лицо и показаться не тем, кто ты есть. Храм это поощряет, чтоб люди не забывали, как зыбко их положение и как надо ценить то, что у тебя есть.

— Да-да, я понял.

— В шествии иной раз принимают участие даже знатные дамы — те из них, кому не запретят старшие родственники. Впрочем, их лиц никто не видит, и иной раз они идут на такие вольности, так вызывающе одеваются, что если б кто из их круга узнал, женихов у дам бы поубавилось. Но таких причудливых костюмов не увидишь в обычной жизни. И очень много танцовщиц. О, вот они! — И махнул в распахнутое широкое окно, через которое можно было созерцать едва ли не всю улицу.

Я не то чтобы ожидал увидеть целый табун полуобнаженных леди, но был несколько разочарован, обнаружив, что откровенные по местным меркам наряды не слишком-то откровенны. То одна, то другая женщина из толпы показывала ножку из разреза, да, может быть, слишком глубокое декольте, но что в этом особенного? Лица каждой были скрыты либо кружевными густыми вуалями, либо перьями, свисающими с головных уборов. Плывшие по сторонам процессии танцовщицы были обнажены намного значительнее… Ах, да! Цеховое право, дающее отпущение греха недостаточно закрытой одежды.

Впрочем, и само по себе зрелище оказалось достаточно ярким и пышным, чтоб не жалеть излишне о скромности местных дам. Кстати, вон та, чье лицо лишь наполовину скрыто перьями, очень даже ничего. Какая грудь!.. Она прошла совсем рядом с окном, на край которого я облокотил руку с кружкой и, конечно же, с браслетом, и, оценив блистательную императорскую награду, завлекательно улыбнулась мне. Похоже, гладиаторы здесь пользуются щедрой женской благосклонностью.

Ковыряясь в угощении и поощряющее поглядывая в окно на женщин, участвующих в шествии, я вдруг поймал себя на том, что как-то очень органично и спокойно воспринимаю себя в этом мире. Кажется, даже готов смириться с тем, что не будет у меня больше никакой другой родины. Удивившись самому себе, я постарался припомнить родной двор, где вырос, школу, куда ходил не только на быстро опротивевшие уроки, но и на самбо, и скверик, где первый раз поцеловался с одноклассницей, хоть и не первой красавицей, но тоже хорошенькой, пользовавшейся вниманием парней.

Вспомнил встречи и тусовки, вспомнил крышу дома, которую мы осваивали с друзьями и на спор стояли на краю, и мост, с которого прыгали, и озеро в лесу, где первый раз ставили палатку, делая многоопытный вид. Для меня много значили и некоторые городские закоулки, где я с нетерпением ждал свою первую девушку, которой, помнится, увлекся до головокружения. Вспоминать о них, осознавая, что едва ли увижу эти места вновь, было больно.

Ни к чему себя мучить. Если мне здесь жить, значит, надо с этим свыкаться. И если вспоминать тяжело, мне придется не вспоминать. Если другого выхода нет, этот новый мир да станет для меня домом…

Глава 5 Игра в свободу

Все менее и менее странной мне казалась эта жизнь, все более и более естественно я воспринимал обращаемые ко мне требования и даваемые указания. После шествия императорских гладиаторов, которым завершили празднество, я не мог не оценить, пожалуй, последний сомнительный штрих тех преимуществ, которые давало положение бойца. Меня, как удостоившегося двух наград, поставили в первый ряд…

Количество людей, пялившихся на меня с открытыми ртами и оравших что-то невразумительно-восторженное, слегка напрягло. Конечно, побыть в положении звезды — в этом тоже что-то было. Не удивился бы, если б узнал, что именно так у меня на родине приветствуют известных футболистов или призеров олимпийских игр — мне самому не случалось толкаться среди публики в подобных случаях. Недоумевающий собственному оживлению, попытался убедить себя, что к удовольствию тут добавляется и сколько-то раздражения: кому, мол, может понравиться быть подобием выставочной собаки, на которую тыкают пальцем, хоть и с восторгом?

Но чувство это было фальшивым. Продиктованным представлением о том, как оно должно быть в моем положении.

— Теперь у тебя прямой путь к успеху, — сказал Исмал, поднявшись ко мне в тренировочный зал на следующее же утро после того, как всех нас увезли из столицы обратно в замок. — Даже если ты не удержишься в числе императорских бойцов.

— А что требуется, чтоб удержаться в их числе?

— Только желание его величества. Он редко оставляет у себя на длительный срок чужаков, но такое случается. — Мастер оглядел меня с сомнением. — Правда, для того, чтоб император пожелал видеть тебя среди своих постоянных бойцов, тебе следует намного лучше научиться владеть мечом. Пока ты им не владеешь никак.

А чуть позднее в залу спустилась девушка, имя которой, несмотря на его экзотичность, я запомнил с первого раза. Именно с нею я бился в последний раз. Оэфия и как-то там дальше. На этот раз она была одета не в тонкий кожаный доспех, а в свободную рубашку и широкие брюки, похожие на штаны-афгани. Так одевались женщины гладиаторы для тренировок, это я уже знал.

— Привет, Серт, — она подняла руку.

— Привет, Оэфия.

— Паль.

— Это твоя фамилия?

— Фамилия? — Она рассмеялась. — Я же не из благородных, откуда у меня фамильное имя. Паль — прозвище. Так же, как и Серт… Ты чужой тут, да?

— Да, меньше трех месяцев здесь.

— Не откажешься от спарринга?

— Без проблем. — Я смотрел, как она выбирает учебное оружие на стойках у стены. — У тебя были какие-то неприятности из-за проигрыша?

— Нет. — Она обернулась в удивлении. — Я же жива, сам видишь.

— Ну мало ли, как у вас бывает.

— У нас бывает очень просто. Или ты труп — или тебе повезло.

— Но ты здорово мне уступила.

— Мда. — Выбрав меч, Оэфия оценивающе оглядела меня. — Мне и в голову не могло прийти, что ты такой изворотливый. Не зря тебя так зовут.

— Не изворотливый я. Просто жизнелюбивый. — И тоже выбрал меч, поняв, что она хочет вполне традиционной схватки.

— Все мы здесь жизнелюбивы. Это не ответ. Кстати, что у тебя за техника?

— Самбо. Самооборона без оружия.

— Оно и видно… Ну, что ж… Начнем?

Девушка поплыла боком, словно лебедушка, вознамерившаяся удивить публику своим необычным умением. Я «подхватил» ее прием — и поплатился за это следование чужой задумке. Удар она нанесла из такого положения и так стремительно, что отреагировать я не успел. Отреагировали ребра слева, к счастью, не то, что было повреждено, однако и тут боль ударила в загривок. Когда же она отпустила, оказалось, что меча у меня в руке нет, а кончик ее клинка — у моей груди, где-то напротив сердца.

Оэфия, сдвинув брови, посмотрела на меня.

— Ну, подбирай. — Она кивнула в ту сторону, где валялся мой меч. — Давай попробуем с твоим почином. Атакуй.