Книга Крылатый пленник - Роберт Штильмарк

– Прораб наш, что ли? – предположил кто-то вслух.

Этот «шеф» объяснил, что этап привезён сюда для очистки от снега железнодорожной пассажирской ветки и для постройки запасных путей в случае надобности.

– Наша железная дорога – частное предприятие! – сказал он с большой гордостью, как будто принадлежность дороги частнику была её высшим достоинством. – Она соединяет город Хаг, конечную тупиковую станцию, с главной магистралью.

Со следующего дня начались выходы на эту ветку. За ночь дорогу заметало снегом, уничтожая все труды прошедшего дня. Работали не спеша, под надзором покладистого конвоя. Только один из конвоиров, белобрысый пруссак, часто пускал в ход и кулаки и палку. Его ненавидела вся бригада. В воздухе всё сильнее пахло весной, но снег валил и заваливал одноколейный путь. Вечерами, возвращаясь с работы, любовались красотой альпийского хребта. Где-то за ним узкой горной полоской тянулся кусочек Австрии, а дальше, в какой-нибудь полусотне километров, угадывалась Италия, и казалось, что кусочек синего-синего неба с белым облачком или первой неяркой звёздочкой висит уже не над германской, а над итальянской землёй.

Горный воздух укрепил лёгкие, в рацион вошла картошка, измученные люди стали медленно крепнуть и сознавали с радостью: их труд не приносит рейху никакой практической пользы. Зимние метели несли много снегу с гор, маленький паровозик с пятью вагончиками не выходил со станции; когда лопаты пленных расчищали занос, он, пыхтя, протаскивал эти вагончики, а бригада сдавала инструменты. Завтра всё начиналось сначала. Если же паровозик не удавалось откопать и он простаивал, это тоже особенно никого не волновало из местных жителей… К концу февраля здешняя весна уже пахла так, как под Москвой, в Покровском-Стрешневе, она пахнет в апреле…

Вячеслава тревожила благодушная атмосфера, воцарившаяся среди пленных. Люди радовались, что после неслыханных страданий и лишений они случайно попали в покойное место, где их не тиранят, не понуждают к измене, не морят голодом, холодом и болезнями, не заставляют делать что-либо, приносящее вред родине, и не вербуют во власовские части. Ответом на намёки насчёт организации побега было явное или скрытое неодобрение. У иных такие намёки вызывали даже озлобление – нужно было вести себя осторожно и подготовку к побегу производить тайно, нащупывая возможных союзников исподволь.

Снова готовились карты, компас, соль, спички, сухари. Решимость не покидала Вячеслава и Василия ни на миг: не отсиживаться в тепле, а драться за волю, действовать!

Кириллову, который лучше всех в пятёрке заговорщиков умел слесарить, поручили прикидываться больным и оставаться в бараке. За несколько сеансов «болезни» он высверлил гнёзда под шурупами решётки в помещении умывальника. Шурупы стали свободно выниматься вместе с двумя прутьями решётки. Вынутые шурупы тщательно заштукатурили и замазали краской – снаружи ничего не внушало подозрений. К концу февраля всё было готово. Вячеслав присматривался к друзьям, с которыми предстояло совершить решительный шаг. Ведь не на приключение решалась группа патриотов, не простой непоседливостью юности диктовался побег. Все ли ясно сознают, что они на войне и должны тревожить зверя в берлоге?

Василий Семёнович Терентьев не внушал никаких сомнений, с ним Славка дружил с первых дней неволи. Они так изучили характеры друг друга, будто вместе бегали ещё босиком по деревне. В Терентьеве было что-то положительное, солидное, крестьянское. Неторопливый, чуть начавший полнеть, мягкий с товарищами, он был стоек, терпелив и вместе с тем ловок. Только очень умелый, ловкий человек мог ухитриться, например, сберечь до самого Хага… именные золотые часы, пройдя через десятки обысков! С Терентьевым никогда не бывало скучно, потому что он мастерски рассказывал непридуманные жизненные повести, и запас их был неисчерпаем у Василия.

Студент томского университета Гоша Кириллов – задорный, вихрастый, физически крепкий человек, с умными чёрными глазами, страстный любитель поэзии, знавший на память множество стихов. Такие беспокойные натуры, как кирилловская, не любят сидения по домам, собственничества, накопительства. Кирилловы – это те, кто первыми бросаются на вражеского часового в разведке, а в мирное время покоряют целину, создают «комсомольскую тайгу», бродят с геологическим рюкзаком по скалам и пишут диссертации в палатках.

Лейтенанта Правдивцева, тоже молодого и подвижного парня, лётчика-штурмовика, Славка знал ещё мало, но о нём не тревожился: бывалый вояка, шутник, немножко охотник, немножко волокита – такой не подведёт в решительную минуту.

Сомнения внушал один Трофимов, участник прошлого побега. Уж очень трудно давались ему тогда километры, уж очень часто падал он с ног от усталости. Но пытку в Мосбурге Трофимов выдержал стойко, поэтому товарищи упорно старались помочь Трофимову преодолеть сомнения и активнее готовиться к побегу. А тот колебался. Дескать, один в поле не воин, без нас большевики обойдутся! И когда друзья уединялись и начинали шептаться о диверсиях в германском тылу, о способах добыть оружие, питание, одежду, о выборе маршрута движения и технике исчезновения из лагеря, глубоко посаженные глаза на круглом лице Трофимова выражали растерянность, сомнения и тревогу. Преимущества здешней жизни казались ему, как и остальным людям в бараке, слишком весомыми. Он сошёлся с соседями, которые томились в неволе с 1941 года, видели худшие времена кровавого разгула и массового истребления пленных, тысячи трупов, сотни братских могил в оврагах и рвах. Под впечатлением от этих рассказов он, не говоря об этом Славке, уже внутренне решил отказаться от побега.

Иногда солдаты охраны спускались вниз, в барак, поболтать с пленными. Чаще других приходил чешский немец с вставным глазом. Он соглашался, что война уже проиграна Гитлером, но просил не вести таких опасных разговоров с другими солдатами охраны, особенно с белобрысым прусским фашистом.

В последних числах февраля пленные заметили первую зелень: в полях кое-где уже пробивалась травка. Рвущий сердце запах земли и первый тёплый весенний дождик истомили пятёрку. Решили действовать первого марта. За это решение высказался и Трофимов: он не смог признаться, что раздумал.

* * *

Припасы лежали в маленьких мешочках. Удалось кое-что прикупить в кантине, специальном ларьке для военнопленных, на заработанные марки: бригадникам вывели в конце месяца что-то около двух марок за труды на дороге. Золотым фондом предприятия по-прежнему оставались терентьевские часы.

Ночь на первое марта наступила. Погода тёплая, ночь сырая и тёмная. На посту стоял белобрысый фашист. Вся пятёрка легла спать не раздеваясь. Кириллову дали команду:

– Приготовь лаз (то есть вынь шурупы и прутья решётки)!

Кириллов проскользнул в умывальную и, притаившись около окна, следил за часовым. Белобрысый, видимо, замёрз. Он завернул за угол барака, и скоро шаги его послышались на лестнице, ведущей наверх. Кириллов раскрыл внутреннюю половинку окна, вынул шурупы из гнёзд, положил прут решётки на подоконник, толкнул наружную створку замазанного окна… В умывальную пахнуло ночным холодом. Путь открыт!