Книга От марксизма к постмарксизму? - Йоран Терборн

Западный и другие марксизмы

Социолог знания или экуменический историк идей могли бы определить западный марксизм как политически-автономное марксистское течение мысли в странах развитого капитализма после Октябрьской революции. В таком виде он отличается и от марксизма в других частях света, и от практически институционализированного марксизма партий и политических группировок. Тем не менее западный марксизм – это конструкция post hoc, у которой сохраняется особое значение даже в наименее лояльных и наиболее образованных кругах. Начиная с последних в качестве важного определения мы попытаемся рассмотреть здесь феномен, ассоциируемый с западным марксизмом, несколько иначе, обратившись к другой перспективе.

Лучшие исследования западного марксизма тяготели к работе с перечислением важных авторов. Итак, Перри Андерсон перечисляет в хронологическом порядке Георга Лукача (род. 1885), Карла Корша, Антонио Грамши, Вальтера Беньямина, Макса Хоркхаймера, Гальвано Делла Вольпе, Герберта Маркузе, Анри Лефевра, Теодора Адорно, Жана-Поля Сартра, Люсьена Гольдмана, Луи Альтюссера и Лючио Колетти (род. 1924)161. Определяющий критерий здесь поколенческий. Западный марксизм, таким образом, состоит из групп теоретиков, которые интеллектуально и политически сформировались только после Первой мировой войны, но их позиции консолидировались позже: после Второй мировой войны. Для Андерсона «скрытый признак» западного марксизма – это поражение, характеристика, которая становится ясной только в категориях его периодизации. Он также противопоставляет марксизм троцкизму, из которого он выделяет Эрнеста Манделя как выдающегося представителя теории.

Мартин Джей видит западный марксизм как «…созданный кругом теоретиков, многое позаимствовавших у Лукача и других отцов-основателей эпохи, последовавшей за Первой мировой войной, Антонио Грамши, Карла Корша и Эрнста Блоха»162. К Адорно, Беньямину, Хоркхаймеру и Маркузе он добавляет Лео Лёвенштайна (тоже из Франкфуртской школы) и Мориса Мерло-Понти, и указывает, что они

…входили в один круг с Бертольдом Брехтом, Вильгельмом Райхом, Эрихом Фроммом, Коммунистической партией Нидерландов (Герман Гортер, Антон Паннекук и другие), группой философского издания Arguments (в конце 1950‐х годов Костас Акселос, Эдгар Морен и другие), а также вторым поколением членов Франкфуртской школы, Юргеном Хабермасом и Альфредом Шмидтом. И другими фигурами: Альфредом Зон-Ретелем, Лео Кофлером, Францом Якубовским, Клодом Лефором и Корнелиусом Касториадисом163.

Указывая на то, что западный марксизм ранее означал по большей части гегельянский марксизм, Джей в общем принимает более социологическое определение Андерсона.

Из этой переклички выросли некоторые более широкие темы. Мерло-Понти хотел напомнить своим читателям о «юности революции и марксизма», провозглашенной в «живом и решительном эссе» Лукача, о контрасте с научной концепцией марксизма, с ее вниманием к «надстройкам» и ее неспособностью «выражать инерцию базиса, сопротивления экономических и даже природных условий, как “личные взаимоотношения” вязнут [l’enlisement] в “вещах”»164.

Андерсон акцентирует переход этих интеллектуалов от работ по политике, экономике и институтах рабочего движения к академии и философии. После Второй мировой войны все выжившие – Грамши и Беньямин были доведены до смерти фашистскими режимами165 – стали академическими философами с профессиональным статусом, за исключением Сартра, который оставил многообещающую академическую карьеру, чтобы стать писателем. «Наиболее разительная черта движения… как общей традиции… это, возможно, постоянно испытываемое давление и влияние со стороны успешных видов европейского идеализма». Работа западных марксистов фокусировалась в особенности на эпистемологии и эстетики, одновременно производя тематические инновации в марксистском дискурсе, среди которых Андерсон выделяет грамшианский концепт гегемонии, франкфуртское видение освобождения как примирения с природой, а не принуждения, и обращение к Фрейду. «Общий и латентный пессимизм» проходит через все эти новации.

В работе Мартина Джея используется концепт тотальности в качестве ориентира на территории западного марксизма. Джей сознательно воздерживается от проговаривания того, что тотальность является единственно возможным компасом для таких задач, но с тех пор, как это было подчеркнуто Лукачем, именно этот концепт был в центре западного марксизма и получал совершенно разные определения, оценки и применения, которые Джей очень умело прослеживает.

Ретроспективно перечитывая западный марксизм

Каково бы ни было определение, западный марксизм – это Nachkonstruktion166, конструкция post hoc, не самопризнанная группа или течение. Тем не менее более отдаленная перспектива, чем та, которой придерживаются Мерло-Понти, Андерсон и Джей, делает возможным иное историческое позиционирование западного марксизма, буквально в качестве еще одного способа исторического прочтения, открытого для эмпирической фальсификации.

Если мы возьмем Лукача как ключевую фигуру, а «Историю и классовое сознание» как центральный текст, что не кажется противоречивым, мы сможем более точно обнаружить истоки западного марксизма167. Оригинальный текст был написан в 1918 году, еще до того, как Лукач присоединился к Венгерской коммунистической партии. Он назывался «Большевизм как моральная проблема». С необычайной ясностью он постулирует проблему, вынесенную в заглавие:

Следовательно, центральный вопрос в этой моральной проблематике целиком зависит от того, принадлежит ли демократия лишь к тактике социализма на то время, когда социалисты еще находятся в меньшинстве и борются против системы террора угнетательских классов? Или же демократия в такой мере является конститутивной частью социализма, от которой нельзя отказываться до тех пор, пока не прояснены все моральные и мировоззренческие последствия подобного отказа? Ибо во втором случае для любого сознательного, обладающего чувством ответственности социалиста разрыв с принципом демократии становится тяжелой моральной проблемой.