Книга Стокгольмское дело - Йенс Лапидус

– А помнишь, как я вас замел в самый первый раз? – мечтательно произнес Мюррей. – Вам тогда было десять и одиннадцать, так что отвезли вас к родителям. Вы сперли бейсболки в «Интерспорте» и продавали их в школе.

– Помню.

Какое это имеет значение теперь, когда Шамон мертв?

– Тогда, наверное, помнишь, что сказала твоя мать. Она сказала: «Никола не такой. Мой сын не такой».

А что тут помнить – Никола и так знал. Он много раз выкидывал номера, но твердо знал: мать продолжает в него верить. Слайд-шоу в голове: картинки вспыхивают, как маленькие болезненные молнии. Вот мать кормит их с Шамоном ланчем, вот они гоняют мяч на пустыре, вот Шамон придумывает смешные песенки про их дураков-учителей…

Его начал бить озноб. Симон Мюррей молча ждал.

А если плюнуть на закон и рассказать снютам все как есть?.. Все, что он знает, – этих сволочей видели как минимум десять человек в ММА-зале. И пацаны, и их тренер. Они что, тоже молчат? И в то же время – они-то чем занимаются, снюты? Почему он должен им помогать? Это их работа…

– Никола… я понимаю, если бы… но ты же свенне[37], черт тебя побери, ты же не сириец. Не будь, как они…

Никола чуть не бросился на суку-Мюррея. Расист хренов. Хочет получить все, ничего не давая.

Он прокашлялся. С трудом собрал в пересохшем рту слюну и плюнул Мюррею в физиономию.

– И запомни, – голос его дрожал от ненависти. – Я никогда не буду таким свенне, какого ты вообразил в своей больной голове. Со снютами я не разговариваю.

Золотой орнамент и иконы на стенах. Гигантские люстры, каждая величиной с автомобиль «смарт». Сверкающие мраморные полы. Никола заметил отца Шамона, Эмануеля, мать, сестер. Юсуф и Исак тоже пришли. Белло и другие ребята чинно сидели на скамьях рядом с родителями. Полно незнакомых, хотя многих он где-то видел. А может, кажется…

Священники двигались под звуки каких-то наверняка очень древних песнопений – медленно, выставив перед собой ладони. Никола опустил голову и посмотрел на купленные Линдой костюм и галстук.

Отпевание закончилось. Теперь полагалось обойти вокруг гроба. Всем, кроме самых близких, – родственники стояли вокруг пьедестала: с одного конца мужчины, с другого – женщины. Цепочка прощающихся задвигалась, медленно и торжественно. Никола заметил: проходя мимо гроба, все клали руку на сердце. Он тоже положил руку на сердце и встал в очередь. Никто не останавливался, чтобы поговорить с родными, высказать соболезнование: прощающиеся медленно скользили вокруг пьедестала, как в театре теней: молча, без жестов. Разве что еле заметно кивали родителям.

Родители Шамона не плакали, но глаза их были полны слез.

Никола мелкими шаркающими шажками приближался к гробу.

Рука на сердце. У головного конца Никола оказался лицом к лицу с отцом Шамона. Эмануель… он всегда угощал их пахлавой с грецкими орехами… Тогда они были совсем мальчишками, а теперь Шамон лежит в закрытом гробу.

– Никола, – прошептал Эмануель и взял его за руку. Не сильно, но Николе показалось, что сейчас обрушится свод церкви. – Я знаю, ты сделал все, чтобы его спасти.

Он отпустил руку и внезапно страшно закричал.

Стоп-кадр: замершие люди и душераздирающий крик, многократно усиленный загадочной церковной акустикой.

Николе показалось – вселенная замерла. Вселенная замерла, с ужасом вслушиваясь в этот отчаянный вопль пожилого, сильного мужчины. Перестали тикать часы, время остановилось, словно в его бесконечной сфере образовалась трещина, которую никогда не удастся заделать.

Я здесь и останусь, мелькнула мысль. Я не сдвинусь с этого места.

На поминальном кофе, который устроили тут же, в трапезной, к Николе подошел Юсуф. От него пахло ментоловой жвачкой. На шее – золотая цепь с крестом. Они обнялись.

– Исак хочет с тобой поговорить. Попозже.

– О чем?

– Узнаешь.

– А твоя цепь… это же Шамона? – Никола ткнул пальцем в крест.

– Да… Подарил в госпитале, как раз перед твоим приходом. Сказал, носи.

Через час собрались в задней комнате Steakhouse Bar. Исак сидел на стуле, словно ему трудно было встать под грузом свалившегося на него горя. Остальные прохаживались вокруг, как планеты вокруг солнца. Все в черных костюмах.

Люди в черном. Десять человек? Двенадцать? Никола никак не мог сосчитать. Он первый раз в жизни видел Исака в костюме. Не в трениках, а в черном костюме, наверняка сшитом на заказ.

Говорили тихо, словно торжественно-печальное настроение овладело ими навсегда. Один из шестерок Исака, Якуб, рассказал Николе, что именно он должен был его сменить. Исак поручил ехать в больницу охранять Шамона, но Якуб больше часа простоял в пробке.

Никола не знал, что на это возразить. Позвонил бы, по крайней мере…

Все ждали сигнала – что скажет Исак? Прикажет заткнуться и начнет говорить сам?

Но Исак молчал. Юсуф переминался с ноги на ногу, Белло то и дело поглядывал на Мистера Первого. Наконец, сообразили: Исак ждет, пока они сами догадаются замолчать. Гомон стих за несколько секунд. Наступило молчание, слышно было только, как на кухне звенит посуда.

– Сучьи дети, – сказал Исак негромко. – Отморозки.

У какого-то парня запел мобильник. Он выхватил его, суетливо нажал на кнопку отбоя и отключил.

– Мы не можем допустить, чтобы нас запугивала банда отморозков. Нас запугать нельзя. Они еще увидят, как пойдут по рукам их матери и сестры.

Мертвая тишина. Похоже даже на кухне прекратили работу и вслушивались, что скажет Исак.

– Я потрясен. Шамон был мне как младший брат. Такого больше не найдешь. О таком брате можно только мечтать. Понятно?

Само собой, нестройно закивали слушатели. Конечно, понятно. Только мечтать.

– Но если они думают, что могут нас сломать, отняв у нас самое дорогое… если они так думают – ошибаются. Я работал не покладая рук, чтобы построить то, что мы имеем… Ничто не дается даром. Кровь и слезы. Понятно? Слезы и кровь. Но есть принципы. Если кто-то наносит нам удар, мы ответим в десятикратном размере. Важно, чтобы это все поняли. Вместе мы преодолеем все. Понятно?

Парни согласно закивали. Конечно, понятно. Конечно, вместе. Как же еще? Вместе мы преодолеем все трудности.

Никола не сводил глаз с Исака. Знает ли он, кто убийцы?

– И я вас спрашиваю: кто возьмется за это дело добровольно? Кто постарается узнать имена этих подонков и кто их подослал?

Никола внезапно вспомнил горящие нестерпимой болью глаза отца Шамона, Эмануеля. И этот его нечеловеческий крик, будто он прощался со всей своей жизнью.