Книга Карантин - Кэти Чикателли-Куц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я тоже! – говорит Келси из-за маминого плеча. Но клянусь: она пытается спрятать улыбку.
Мама Флоры распахивает штору, открывая Флору на койке. Флора по-прежнему выглядит усталой.
– Привет! – говорит ее мама, подходя к Келси. – Я – мама Флоры. Ты – одноклассница Оливера? Как мило, что ты приехала из самого Бруклина, чтобы навестить его. Думаю, поездка далась тебе нелегко.
Слышу сарказм в ее голосе, но Келси, кажется, ничего не замечает, протягивая руку для пожатия. Пэг смотрит на протянутую руку и говорит:
– Не та рука.
Келси уставилась на Пэг.
– Верно, извините. – Она протягивает правую руку.
– Если кого-нибудь это заботит, Флора чувствует себя хорошо, даже несмотря на жар, – говорит Пэг. Ее голос почему-то звучит очень громко.
Моя мама наконец отпускает меня.
– Ну, может быть, теперь Флора и Оливер подумают дважды, прежде чем целоваться, пока они больны.
Келси выглядит так, будто ее ударили по лицу.
– Погодите, что? Не понимаю. Оливер и Флора целовались? – Она смотрит на меня, и мне хочется провалиться сквозь койку.
Оглянувшись, понимаю, что все в палате смотрят на меня, включая Флору. Встречаюсь с ней взглядом, и мне снова хочется остаться с ней наедине.
Но тут Келси вырывает меня из транса.
– Что происходит?
Нервно смеюсь и снова смотрю на Флору.
– Оливер! – Келси уже кричит.
– Я бы попросила не поднимать голос на моего сына! – громко говорит мама.
Мама Флоры будто пытается спрятать улыбку, а на лице самой Флоры отсутствующее выражение.
– Оливер! Посмотри на меня! – говорит Келси. Заставляю себя отвести взгляд от Флоры, когда Келси топает ногой. – Когда… вы… целовались? – Каждое следующее слово громче предыдущего.
– Я сказала: не кричи на моего сына! – Мама уже поднялась и идет на Келси.
– Ответь мне! – кричит Келси.
Беспомощно смотрю на Флору. В ее справочнике о девушках ничего подобного не было. Она пожимает плечами.
Мама хватает Келси за руку и разворачивает лицом к себе.
– Не кричи на моего…
– Нападение! Нападение! Пустите меня! – кричит Келси.
Внезапно комната наполняется людьми в костюмах химзащиты вместе с Джои, все кричат, и я в ужасе смотрю, как мою маму и Келси выпроваживают из палаты.
Мама кричит:
– Ты ничего не знаешь о моем сыне!
– Нет, знаю. Он мой парень! – Келси поворачивает голову назад, чтоб убедиться, что Флора ее услышала. Я не разбираю, что отвечает моя мама, и не понимаю, говорит ли Келси что-то еще, потому что их уводят.
Минуту мы сидим в молчании. Затем Флора медленно встает с постели, идет к двери в ванную и пинает ее снова и снова, пока ее мама с Джои не оттаскивают ее.
Мои глаза закрыты. Я падаю, падаю, падаю, и никто меня не ловит. Темнота не кончается, и всем плевать.
Слушаю, как Джои и мама Флоры говорят с ней, и чувствую себя совершенно, абсолютно беспомощным. Джои дает Флоре лекарства. Знаю, это успокоительные, но хочу подбежать и остановить его, сказать, что раз она расстроена, пусть будет расстроена. Почему мы всегда должны подавлять свои чувства?
Но как бы я ни относился к Джои, он врач или почти врач и точно не хочет, чтобы Флоре стало хуже.
Джои и Пэг тихонько переговариваются, Флору не слышно, должно быть, она заснула. Затем все уходят, и мы с Флорой наконец-то, наконец-то одни. Но когда мы с ней смотрели друг на друга и я хотел остаться с ней наедине, то представлял все совсем по-другому.
Несколькими минутами позже приходит доктор Демарко. Она смотрит сочувственно, но строго. Сообщает, что Келси и моей маме запрещено навещать нас в одно время. Мама получит два посещения в день, поскольку она – мой официальный опекун, а Келси позволен один визит. Но если мама почувствует, что визиты Келси плохо на мне сказываются, то их отменят, и Келси придется вернуться в Нью-Йорк. Если последуют другие инциденты с ними или кем-то еще, мне вообще запретят посещения. Пока она рассказывает все это, мой телефон вспыхивает сообщениями от мамы.
– Знаю, это неприятно. Особенно неприятно твоей маме, хотя она и старается всеми силами не показывать это. – Как по команде мама начинает звонить.
Доктор Демарко смотрит на меня.
– Тебе нужно ответить?
– Нет, все в порядке. – Переворачиваю телефон экраном вниз.
– Надеюсь, не расстраиваешься из-за мамы. Иногда родители ведут себя как дети. Им тяжело видеть ребенка в опасности. Не представляете, что было со мной, когда моей Рейчел собирались удалять гланды. А я – врач.
– Ага. – Понимая, что мой ответ бессмыслен, киваю.
Доктор Демарко продолжает.
– Но знаю, что тебе особенно трудно. И теперь, когда Флора больна…
– Ну да, – говорю, стараясь, чтоб мой голос звучал бодро.
– Так что, если тебе что-то понадобится или захочешь с кем-нибудь поговорить, просто нажми кнопку вызова.
Снова киваю, ненавидя себя за очевидное волнение.
Она ждет, пока скажу что-нибудь еще, но после долгого молчания уходит.
Снова перевернув телефон, просматриваю поток сообщений от мамы. Прокручиваю их, кажется, она извиняется, но… Но это вообще считается извинением, если дальше идет «но»? Но она беспокоится обо мне, и ей нелегко, она – мать-одиночка, а Келси была груба с ней, хотя Келси была груба и со мной.
Начинаю писать: «Все в порядке» – как она звонит снова.
– Мам, все в порядке, – говорю тут же, а она начинает пересказывать свои сообщения, и мне остается лишь вставлять «ага» и «я знаю» там, где это кажется уместным.
– Мне не нравится эта Келси. Не знаю, что ты в ней нашел.
Вздыхаю.
– Она славная, мам. И приехала аж из Нью-Йорка, чтобы заботиться обо мне.
Мама молчит впервые за весь разговор, так что я продолжаю.
– Мы много лет вместе ходили на уроки. Она всегда была забавная. Келси веселит меня. Я думал, ее визиты поднимут мне настроение. Ты ведь хочешь, чтоб я отдыхал и не заболел, ведь так?
Но эти слова кажутся мне не совсем искренними. Может быть, Келси действительно следует вернуться в Нью-Йорк. Но затем вспоминаю, как несколько месяцев назад мы катались на коньках в Проспект-парке, а снежинки цеплялись за ее голубую вязаную шапочку. Келси так быстро ехала, что коньки лязгали, когда она проносилась мимо. Заметив, как я цепляюсь за ограждение, она остановилась и прокатилась передо мной спиной вперед, пытаясь показать, как правильно ехать. Я нервничал, потому что впервые встал на коньки, а ее внимание заставило меня нервничать еще сильнее, но меньше всего мне тогда хотелось, чтоб Келси укатилась дальше.
