Книга Истории таверны «Распутный единорог» - Роберт Линн Асприн

— Мэлм, что случилось? — спросил он, остановившись над какой-то мягкой зловонной массой и не глядя вниз.

— Смотрите сами.

Слабый луч света, пробившийся между остроконечными крышами нескольких зданий, осветил два трупа. Одним из них был доносчик, только что покинувший компанию Уэлгрина, из его шеи торчал самодельный нож. Вторым был нищий, которому Уэлгрин подал серебряную монету. На нем были явные следы совершенного убийства.

— Я вижу, — глухо сказал Уэлгрин.

— Один из них, нищий, шел за вторым от «Единорога». Я следил за доносчиком с тех пор, как мы разузнали о Руно, поэтому я стал следить за обоими. Когда доносчик понял, что его ведут, он неожиданно свернул в этот глухой переулок, я полагаю, по ошибке, и нищий последовал за ним. Я обнаружил доносчика мертвыми убил нищего сам.

— Еще две смерти за проклятье, — Уэлгрин посмотрел на тела, затем похвалил Мэлма за усердие и отправил его назад в гарнизонные казармы подготовиться к визиту Иллиры. Он оставил трупы в этом глухом переулке, где их могли никогда не найти. Эту пару он не впишет в гарнизонную ведомость.

Уэлгрин шел по городу, напуская на себя вид гарнизонного офицера, находящегося при исполнении служебных обязанностей, хотя если бы убийство произошло у его ног, он не пошевелил бы и пальцем. Дважды он проходил мимо входа в базар, дважды колебался и дважды продолжал свой путь. Заход солнца застал его обещанием блаженства, поскольку священники отправлялись в свои храмы, а женщины с Улицы Красных Фонарей вышли на первые прогулки. К наступлению полной темноты он был на набережной, голодный и близкий по своему душевному состоянию к пятнадцатилетнему возрасту, когда он бежал в гавань и спрятался в трюме уходящего за границу корабля в одну страшную ночь много лет назад.

В безлунную ночь это воспоминание вернулось к нему с осязаемой силой. В тисках своих пороков и одержимый воображаемой идеей безбожия своей возлюбленной, его отец замучил и убил ее. Уэлгрин мог многое вспомнить об этом. После убийства он бежал из казарм в гавань. Конец истории он узнал из бивуачных рассказов после того, как сам присоединился к армии. Неудовлетворенный убийством отец расчленил ее тело, бросил голову и внутренности в сточную канаву дворца, остальное в гарнизонный отстойник.

Санктуарий гордился отсутствием глашатаев, выкрикивающих ночью время. Когда светила луна, ее движение позволяло примерно определить время, но при отсутствии ее ночь казалась вечностью, и полночь — это время, когда ваши суставы затекли от сидения на сырых каменных сваях набережной, а ночные видения угрожали вашему зрению. Уэлгрин купил светильник у хранителя трупов в склепе и вышел на тихий базар.

Иллира появилась из палатки кузнеца, когда Уэлгрин во второй раз использовал крик горного ястреба. Она укрылась в темную мантию, плотно обернутую вокруг ее фигуры. Ее движения выдавали страх. Уэлгрин шел торопливо и молча. Он взял ее за локоть, когда они подошли к казармам. Она заколебалась, но продолжила путь без понуждений. В общей комнате, разделявшей жилые помещения солдат и офицеров, не было видно людей Уэлгрина. Иллира ходила по комнате, как зверь в клетке.

— Тебе нужен стол, свечи и что-нибудь еще? — спросил он, страстно желая начать работу и внезапно вспомнив, что он привел ее именно на то место.

— Комната намного меньше, чем я помню ее, — сказала она, а затем добавила, — только стол и свечи, остальное я принесла с собой.

Уэлгрин пододвинул стол поближе к очагу. Пока он собирал свечи, она сняла мантию и положила ее на стол. На ней была темная шерстяная одежда, подобающая скромной женщине из лучшей части города, вместо безвкусных одежд С'данзо. Уэлгрину было интересно знать, откуда у нее эта одежда, и расскажет ли она обо всем мужу. Это не имело большого значения, если бы она смогла овладеть тайной его черепка.

— Я могу оставить тебя одну? — спросил Уэлгрин, достав глиняный осколок из кисета и положив его на стол.

— Нет, я не хочу оставаться одна здесь, — Иллира перетасовала свои гадальные карты, немного успокоилась, а затем положила колоду на стол и спросила:

— Не будет ли слишком много, если я попрошу вина и пояснений о том, что я должна отыскать? — следы базарной задиристости возвратились в ее голос, и она выглядела уже менее растерянном в этой комнате.

— Мой человек, Трашер, отправился на вечеринку, когда я сказал ему, что мне нужна комната на эту ночь. Я сказал ему, что хочу, чтобы солдаты ушли, но это бедные казармы, в них не найти бутылки; они беднее, чем Санктуарий, — он обнаружил полмеха вина позади буфета, выдавил из него струю себе в рот и проглотил с довольным смехом.

— Не лучшее вино, но вполне приемлемое. Ты можешь выпить из меха… — он подал ей вино.

— Я пила из меха до того, как увидела кубок. Эту хитрость никогда не забываешь, — Иллира взяла у него мех и набрала полный рот вина, не пролив ни капли.

— Теперь Уэлгрин… — начала она, взбодренная старым вином, — Уэлгрин, я не могу выбросить из головы ни твою керамику, ни апельсины Хакона. Какая здесь связь?

— Если этот Хакон торгует энлибарскими апельсинами, это просто. Я подобрал черепок в Энлибаре, в руинах арсенала. Мы копались три дня и нашли только это. Если кто и взял больший кусок, он не представляет, что имеет; где-то должен быть еще черепок, который может заставить содрогнуться Империю.

Иллира удивленно раскрыла глаза:

— Все из-за куска дешевой красной глины?

— Нет, керамики, моя дорогая сестра. Оружейник нанес формулу энлибарской стали на глиняную дощечку и заколдовал глазурь, чтобы скрыть ее. Я чувствовал колдовство, но не смог его разрушить.

— Но это лишь небольшой кусок, — Иллира провела пальцами по неровным краям осколка. — Возможно, даже не главная часть.

— Ваши дары С'данзо не связаны со временем, не так ли?

— Да, конечно, прошлое и будущее ясно для нас.

— Ты не могла бы узнать, когда была нанесена глазурь, и мельком увидеть всю доску?

Иллира передвинулась с беспокойством.

— Да, возможно, я могла бы мельком увидеть ее, но, Уэлгрин, я не смогу ее прочесть, — она пожала плечами и ухмыльнулась под действием вина.

Уэлгрин застыл, считая почти безупречную иронию действием проклятья. Несомненно, Иллира могла бы, даже должна, увидеть всю доску, но будет не в состоянии рассказать ему, что было на ней.

— Твои карты, они имеют надписи, — он показал на рунические стихи, надеясь, что она сможет прочесть их.

Она снова пожала плечами.

— Я использую только картинки и свой дар. Мои карты работы не С'данзо, — она, казалось, извинялась за происхождение колоды, перевернув ее картинками вниз, чтобы скрыть чернильные следы.

— С'данзо — художники. Мы рисуем картинки по жребию, — она опять набрала полный рот вина.