Книга Война Фрэнси - Фрэнси Эпштейн

Ближе к вечеру подъехали большие грузовики с продовольствием, которое британцы, по всей видимости, обнаружили на первом же захваченном немецком складе. Килограмм тушенки из Чехословакии и маленькая банка сгущенки на человека. Китти доставала мясо из банки прямо пальцами и в один присест съела всю тушенку, 40 % которой составляло чистое сало, а потом запила все сгущенным молоком. А-4116 была уверена, что в течение часа умрет от дизентерии, потому что не могла проглотить ни кусочка.

На другой день британцы открыли нейтральную зону между двумя ограждениями из колючей проволоки, и весь лагерь стал доступным для мужчин и женщин, а потом открыли и склады немцев. В нескольких зданиях, на крышах которых были нарисованы огромные красные кресты, было достаточно еды и одежды, чтобы обеспечить армию и 40 000 заключенных Берген-Бельзена. Каждый, кто был в состоянии, с губительной жадностью забирался на склады как через двери, так и через окна. В состоянии массовой истерии люди буквально тонули — они засовывали головы в бочки с солеными огурцами, горчицей, лекваром[58] и прочими припасами, в то время как остальные пытались перелезть через них.

Китти и А-4116 смотрели на это со стороны, чувствуя, что им не хватит сил ввязаться в драку, но чуть позже они заметили, как их похожие на скелеты собратья в немецкой униформе и сапогах выходят из соседнего, менее людного склада, и рискнули заглянуть туда. Девушкам удалось добыть две чудесные военные шинели на меховой подкладке, которые доходили им до пяток, и палатку. Со всем этим сестры, спасаясь от вшей, обосновались на одной из сторожевых вышек на нейтральной территории. Их даже не смущало, что прямо перед ними возвышалась гора трупов, выражения лиц которых менялось в зависимости от того, как падал свет. Их не смущало и то, что вышка была открыта со всех сторон и походила на холодный и продуваемый всеми ветрами балкон в трех метрах от земли. Установив палатку так, чтобы в нее не дул ветер, девушки укутались в шинели и уснули, словно принцессы в башне.

Глава 27

Последовавшие за этими событиями дни были очень странными. Разумеется, в разгар эпидемии отпустить узников домой было невозможно. Наше положение внезапно изменилось: вчерашние заключенные свободно ходили по лагерю и наблюдали за тем, как эсэсовцев пригоняют хоронить мертвых и выполнять прочую грязную работу.

Через три дня их было невозможно отличить от заключенных. Под надзором британских солдат над ними теперь глумились бывшие узники и подгоняли работать: schneller[59]; быстрее, сука; ублюдок! Солдаты не позволяли наносить им увечья, но в то же время было очевидно, что они наслаждаются сменой ролей между заключенными и их бывшими палачами.

О Буби доложили в первый же день после освобождения. Ее арестовали и отправили на работы вместе с другими женщинами из СС.

Бывшая заключенная из чешской группы, юная беспризорница, которая выросла в лагере, находила в наблюдении за ними особенное удовольствие, и как-то раз, при помощи пантомимы, стала объяснять британскому охраннику, что ей нужны сапоги одной из бывших надзирательниц. Он не сразу понял, что она хочет, но потом улыбнулся, подошел к той женщине и приказал:

— Du, Frau, снимите сапоги.

— Stiefel[60], — крикнул кто-то.

— Снимите Stiefel, — повторил он, указывая на них штыком.

В конце концов она поняла, что он от нее хочет, и девочка удалилась под всеобщие аплодисменты зрителей.

Поначалу еще высказывались робкие предположения, что Сильва может замолвить словечко за Буби, ведь она в самом деле была безобидной и даже помогла ее матери продержаться на плаву, но Сильва была очень занята флиртом с британскими солдатами на расстоянии трех метров.

Британские спасательные операции были очень эффективными, и в течение нескольких недель людей не только исправно кормили, но и начали эвакуировать на карантин в Целле[61]. Организовать это было крайне трудно, потому что каждого нужно было обработать от вшей, сжечь его одежду и выдать новую. Благодаря ДДТ[62] волосы никому сбривать не пришлось. Больные уезжали первыми.

Через неделю после освобождения А-4116 и Китти пошли в первую группу добровольцев, в чьи обязанности входила помощь в регистрации и возвращении на родину. Вместе с лейтенантом, его водителем и пятью другими говорящими по-английски освобожденными пленными они выехали из Бельзена на маленьком пикапе. Когда они въехали на главную площадь гарнизона в Целле и стали слезать с пикапа, А-4116 упала прямо на руки одному из офицеров.

Последнее, что она услышала, были слова:

— Эта девушка очень больна…

А-4116 очнулась в кровати в больничной палате, где у нее снова и снова спрашивали, как ее зовут, откуда она родом, но она не могла ничего вспомнить. Маленькая женщина-доктор, бывшая заключенная, перенесшая тиф, осмотрела ее и сказала:

— Прости, дорогая, но ты заразилась.

После этого А-4116 то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Из последних сил она заставляла себя вставать и тащиться до ведра в углу, чтобы сходить в туалет, понимая, что каждый раз, когда она открывает глаза, одну из ее соседок по палате выносят накрытыми простыней и вперед ногами. И это всегда были те, кто за день до смерти начинали ходить под себя.

Многие пациенты временами бредили, а одна из них однажды встала с кровати, шатаясь, дошла до койки А-4116 и, решив, что она из СС, попыталась задушить ее.

Изо дня в день, в те редкие мгновения, когда лихорадка ослабевала, А-4116 пыталась вспомнить, кто она и где находится, но все попытки были тщетными, и она вновь погружалась в другой мир.

После двух недель в полумраке А-4116 в панике очнулась. Девушка вскочила на кровати и начала кричать, чтобы кто-нибудь открыл окно, потому что она вот-вот задохнется. Она хватала ртом воздух и была уверена, что повсюду раздаются залпы орудий и, в ужасе от того, что немцы сейчас вернутся, А-4116 настаивала на том, что должна бежать. Две медсестры и один укол наконец-то успокоили ее, и она провалилась в глубокий сон.

Глава 28

В тот же день, но чуть позже я пришла в себя. В окна светило солнце, и комната теперь казалась совсем другой. Девушка, которая пыталась меня задушить, улыбнулась мне ясным взором и объяснила на не родном для себя немецком, что кризис миновал, и теперь со мной все будет хорошо. Температура у меня упала почти до нормы, и я узнала, что те залпы мне не померещились: стреляли в честь перемирия. Я очнулась 8 мая 1945 года.