Книга Как я был Анной - Павел Селуков

Борис усаживает Полину на диван, а сам открывает ноутбук, мелькают пальцы, губы шепчут, глаза блестят.

«У подъезда Бориса в машине с надписью “СПП” сидят маски.

Чёрная маска: Надо другую работу искать. Чуть по яйцам не пнул. Я — каскадёр, а не ёбаный мешок! Надоело мне с краснокнижными возиться!

Белая маска: А мне нравится! И людям помогаем и не шибко больно.

Чёрная маска: В меня Быков стрелял!

Белая маска: Холостыми же. Хорош бухтеть. Кто у нас там?

Чёрная маска: Поэт Иван Козлов.

Белая маска: Что с ним?

Чёрная маска: Мрачность сущего от бессмысленности бытия.

Белая маска: Ну, ничего. В гроб упакуем, ночку полежит и вмиг поправится».

Или в гроб — это слишком? Нет, нормально.

Борис отрывается от ноутбука и лучезарно смотрит на Полину.

— Поля, свари кофе. Сюжет, блядь, пошёл!

Полина всхлипывает:

— На… нас на… пали…

— Ерунда. Ты цела, я цел. Как я его пнул, а? Видела? Вари кофе, не ной.

Полина встаёт и на вялых ногах уходит на кухню. В гроб, это ж надо! На ночь! А Быков холостыми палил, вот умора.

Творческая кровь

Мужчина присел на корточки и вдавил окурок в асфальт. Скрипнули кожаные туфли. Мужчина выпрямился. Вокруг плыл вечер. Потолок неба раздался, обнажив звёзды. Мужчиной владела скука. Бурная долгая жизнь вырождается именно в неё. Он прожил жизнь на кончиках пальцев, а теперь топтал её твёрдыми пятками. Пятки не чувствуют. Вообще. Ничего. Пока не воткнёшь иглу. Или нож. Или не вдаришь шипастым кастетом. Или не прострелишь навылет. Или не встретишь Пульхерию в богом забытом Ленинске, потому что с ней под ногами горит земля. В Ленинск мужчина приехал на форум молодых писателей. Был он и на форуме молодых художников в Сызрани. И на форуме молодых музыкантов в Череповце. И на форуме молодых режиссёров в Подмосковье. Кто-то верит, что настроение ума, психологические и психические состояния влияют на организм. Мужчина в это не верил, он это точно знал. Кровь, напоённая тщеславием, амбициями, самовлюблённостью, вкусна и питательна. А уж если она сдобрена ноткой таланта, то пить её исключительно приятно. Однако ничто не сравнится с кровью гения. Мужчина знал это, потому что был вампиром. Он стал им три тысячи пятьсот шестнадцать лет назад. Он мог бы давно прекратить считать свои дни рождения, однако считал их, потому что хотел помнить в себе человека. Этот подсчёт был одним из маленьких способов, помогающих ему в этом. В тот вечер, о котором рассказываю я, мужчине исполнилось три тысячи пятьсот семнадцать лет. Вампиры не сразу уяснили прелесть творческой крови. На заре человечества они пили кровь простых людей. Но когда мужчина попробовал кровь Гомера, он сразу всё понял. С тех пор вампиры предпочитают творческую кровь, повсюду разыскивая гениев и большие таланты. Такая кровь давала вампирам не только наслаждение, но и прибавляла сил. Некоторые глупцы выпивали творческих людей досуха. Мужчина был не таким. Обычно он поселялся возле Моцарта / Платонова / Пелевина и потихоньку их опорожнял, погружая в транс по ночам. Пелевин о чём-то догадался и поэтому путал следы, таился и постоянно ходил в очках, защищая глаза от транса. Его было непросто выследить, да и пелевинское послевкусие наскучило мужчине. Однако жизнь требовала удовольствий, и мужчина рыскал по всему миру в поисках большого таланта. В последнее десятилетие мир на них обеднел. Друзья из Британии приглашали иногда мужчину на дегустацию Донны Тартт, но одной дегустацией сыт не будешь. Хотя дело тут не в сытости, дело в наслаждении и силе. С 2005 года мужчина не пил «Гран Крю». Попадалось неплохое «Шабли», приличные «Совиньоны», но так, чтобы по горлу тёк ласковый Бог, такого не было. К 2016-му мужчина настолько отчаялся, что стал ездить на разные творческие форумы в качестве слушателя, надеясь отыскать «Гран Крю».

Затушив окурок, мужчина вошёл в гостиницу «Венец». Она тянулась в небо двадцатью двумя стиснутыми этажами, но дотягивалась только до трёх звёзд. Напротив гостиницы раскинулась площадь. На железных столбах висели динамики. Оттуда доносилась музыка из фильма «Профессионал». Мужчина был одет в дорогие туфли ручной работы, джинсовый костюм «Ливайс», солнцезащитные очки и бейсболку «Манчестер Юнайтед». Свою необычную для России внешность (мужчина был мирмидонцем) он объяснял примесью греческой крови. Крупный нос, полные губы и как бы вывернутые наружу черты, то есть очень открытые, образовывали на удивление привлекательное лицо. Глаза мужчина прятал. Если Пелевин прятал их, чтобы не погибнуть, то мужчина прятал их, чтобы не убивать. Глаза древнего вампира были синими, как море перед грозой. Белки в чёрных прожилках сияли белизной или становились алыми. А самое главное — глаза мужчины источали такую мощь, что человек, случайно поймав его взгляд, падал замертво. Редко кому удавалось отделаться безумием. В гостинице мужчина зашёл в лифт и поднялся на двадцать второй этаж в бар «Олимп», где находились съехавшиеся со всей России молодые писатели. Каждый раз, готовясь к подобному форуму, мужчина разрабатывал легенду и образ. В Ленинске он решил быть рубахой-парнем без особых литературных претензий, этаким дурачком из провинции. В баре мужчина осмотрелся. За вторым столиком, лицом к нему, смеялась Пульхерия. При этом глаза её превращались в щёлочки и светились так, что мужчина остолбенел. Выйдя из ступора, он хотел снять очки и вглядеться, но вовремя остановился. Мужчина умел подавлять импульсы. Стряхнув воображаемую пылинку, он направился в другую часть бара, пользуясь тем, что Пульхерия его пока не заметила. Пульхерия родилась в 1902 году в Москве. Шестьдесят лет назад они вместе пили Франсуазу Саган. Франсуаза пришла в мир, чтобы опохмелить их после затяжного пьянства: гении модернизма тогда не переводились не только в России. Можно сказать, мужчина любил Пульхерию, насколько это возможно среди вампиров. Особенно ему запал один эпизод. Это было во Франции. Он лежал в постели, а нагая Пульхерия шла к нему через залу в отблесках каминного огня с бокалом «Гран Крю» в мраморных пальцах. Она шла к нему очень долго, то кружась, то касаясь предметов, то просто замирая на месте, а он предвкушал Бога в горле и Пульхерию. Предвкушение — последний плацдарм, который сдаётся скуке. Через год они расстались. Пульхерию охватила жажда, и она выпила Камю досуха. Потом выпила старика Хемингуэя. Затем не удержалась и опорожнила Моррисона. Пульхерии было скучно, гениев стало мало, и она немножко сошла с ума. В каком-то смысле она переживала ломку. Как правило, мужчина убивал таких невоздержанных вампиров. Он видел в них волков, напавших на его овец. Пульхерию мужчина убить не смог. Другие старейшины сделали ей серьёзное внушение, но тем и ограничились. Они не хотели навлекать на себя гнев мужчины. Пульхерия оказалась в странном положении — аристократия от неё отвернулась, а знаться со случайной вампирской швалью она не хотела. При этом над ней витала тень мужчины, а под покровом этой тени безнаказанным остаётся если не всё, то почти всё. Промаявшись в изоляции тридцать лет, Пульхерия умерила свой аппетит, а потом исчезла. И вот она здесь — в баре «Олимп» на двадцать втором этаже гостиницы «Венец» города Ленинска.