Книга Любовь взаймы - Натали Фокс

Она осторожно коснулась золотого загара на его руке; в голове начало проясняться, однако облегчения не наступало. Прикусив губу и тем самым гася новую волну накатывающей боли, она вновь попыталась уснуть, потому что, если этого не произойдет, она просто не сможет рассуждать здраво.

Солнце было уже достаточно высоко, когда Зоя очнулась от забвения. Никого рядом. Она медленно приподнялась, встала с кровати. Голова была тяжелой и болела, сил хватило лишь на то, чтобы дойти до ванной и освежить лицо. Зеркало над раковиной без прикрас отразило то, какой она была в данную минуту. Бледность — вот все, что осталось после обескураживающих признаний Фрэнка, островной загар почти сошел. Глаза припухли, губы покраснели — ведь она покусывала их всю ночь.

Она набросила на себя прохладный хлопчатобумажный халат и вышла на балкон. Фрэнк плескался в бассейне; быстрые ловкие движения выдавали хорошего пловца. Он чересчур резко ударял по гладкой водной поверхности — видимо, это освобождало его от внутренней скованности, от какой-то тяжести в теле. Может, от присутствия ее самой.

Зоя ощутила неловкость. Ведь у него работа не из легких и не такая уж приятная. Его наняли охранять дочь Леонарда Марстона и поручили оповестить о его смерти. Ее отца больше нет в живых. Она даже не знала его, как и он ее; только какое-то внутреннее душевное волнение всколыхнуло печаль, не похожую на горе. Ее мать, конечно, будет просто раздавлена… Потому-то Тео и увез ее подальше отсюда. Только теперь в полной мере стало ясно, какие глубокие чувства у Тео к Гераклии. Осознание этого успокаивало. Ее мать окружена заботой, а Зоя Марстон — просто одинокий человек. Так было всегда.

Она спустилась в кухню, куда заходила весьма редко, заварила кофе, налила в стакан прохладного апельсинового сока. Поставив все на поднос, отправилась на террасу перед бассейном и удобно устроилась под навесом. Теперь можно было подождать, пока Фрэнк завершит свой марафонский заплыв.

Он не заметил ее, выходя из бассейна и направляясь в раздевалку. Выйдя оттуда в шортах и легком пуловере, он старательно вытирал волосы и тут увидел ее. С серьезным видом подошел и сел рядом.

— Как ты чувствуешь себя сегодня?

— А ты как? — быстро спросила Зоя, наливая кофе.

— Это не имеет значения. Лучше давай поговорим о тебе. Она вздохнула.

— И все же… Я думаю, у тебя такая опасная, не приносящая удовлетворения работа… — Он ничего не ответил — просто продолжал вытирать волосы полотенцем. Зоя внимательно наблюдала за ним, и сердце ее наполнялось любовью. Да, но ведь он не просил этого, ему это навязывали. — Прости, из-за меня столько беспокойства. Со стороны Тео несправедливо просить тебя о новых одолжениях. В конце концов, работа есть работа и…

— Пожалуйста, не продолжай, Зоя, — сказал он, развешивая полотенце на спинке свободного стула. — Работа окончена, но я по-прежнему чувствую себя несвободным от обязательств. Ты мне небезразлична.

— Конечно, небезразлична — ведь тебе должны за все заплатить. — Она поджала губу, сожалея о слетевшей с языка фразе. Его взгляд стал суровым, а от воцарившегося молчания она почувствовала себя еще более неловко. — Извини, мне не следовало этого говорить: это не по правилам. — Он понимающе кивнул, а Зоя добавила извиняющимся тоном:

— Со мной все в порядке. — В подтверждение она сжала кофейную чашку. — Я очень сожалею, что его нет в живых.

Ему-то зачем все это выслушивать? Фрэнку просто нужно знать, что она может обходиться без него, ведь впереди его ждет новое назначение, новая работа.

— Продолжай, — тихо сказал он, откидываясь на спинку стула.

— Что продолжать?

— Тебе нужно выговориться, Зоя, иначе невысказанные слова лягут у тебя на душе тяжелым грузом.

— Еще одно указание от Тео — провести терапевтический сеанс?

— У тебя сучьи ужимки, — не сдержался он, дотягиваясь до кофе.

— Но ведь я уже побывала и в сучьей шкуре.

— Мне раньше не доводилось этого замечать.

— Но приходилось это чувствовать.

— Откуда тебе знать, что я чувствую и что у меня на уме?

— А вот и знаю — с тех пор, как кое-что проведала о твоем прошлом. — Он с любопытством воззрился на нее, и она не смогла долго выдержать этот взгляд. Ее охватил легкий испуг. — Впрочем, эти перепалки доведут нас до боевых действий, — сказала она как бы между прочим, подливая себе еще кофе.

— Да, было бы разумно их не продолжать. — Он протянул свою чашку, прося тоже подлить ему кофе. — Во всяком случае, это здорово щекочет и без того уязвленные чувства.

— Никаких чувств нет, — быстро ответила она.

— Как же нет, если только они и властвуют над тобой, Зоя?

— Ты ведешь себя как древесный червь, разъедающий древесину при любых условиях. Он ехидно улыбнулся.

— Очень подходящее сравнение, надо признать. Но и твои воспаленные чувства могут подтачивать нервы до тех пор, пока от них не останется труха.

— Слава Богу, я не стул Чиппендейла[1]… Я из плоти и крови, и все мои чувства в порядке. Не нужно мне предрекать то, чего никогда не произойдет.

— Все будет нормально, если мы останемся вместе и проведем время так, как на острове. Ее сердце сжалось.

— Вот негодяй! Интересно, ты долго думал, чтобы прийти к такому выводу? Я четко уяснила одно — ты одержим Сексом. Причем сексом с заглавной буквы!

— Та же заглавная буква в словах, применимых к тебе: Самокопание и Самоистязание.

— У-у, какой ты! — выпалила она с яростью. — Думаешь, у меня память отшибло?

— Твоя память, может, и в порядке, но она явно противоречит чувствам. Я же вижу, как играют твои гормоны.

Ярость и боль переполнили грудь. Фрэнк ловко уклонился от полетевшей в него чашки. Зоя резко встала, но так же резко встал и Фрэнк Блейкмор. Он схватил ее за запястье, не дав обрушиться на него первому удару.

— Потише, Зоя! Из насилия… ничего не выйдет… разве вот это…

Он грубо привлек ее к себе, их губы встретились. Увернуться от поцелуя не было никакой возможности; на сей раз его губы пробудили гнев и уязвили чувства. Она стерпела этот поцелуй, чтобы собраться с силами и затем отпрянуть.

— Я ненавижу тебя, Фрэнк Блейкмор! — пронзительно завопила она.

— Хорошо же. — Он был неистов, грубо тискал ее. — Теперь я хочу большего, Зоя. Ты слышишь?

Она вся тряслась как в лихорадке.

— Я знаю, чего ты хочешь! — горестно воскликнула она. — Ты… ты хочешь того, что хотел тогда… в ту ночь в Швейцарии, — тела, любого тела! Какое бы ни подвернулось, все пойдет! Ты… ты берешь… просто берешь… ничего не оставляя взамен. Мой отец… мой отец умер, и… Тео нет сейчас рядом… меня некому защитить.