Книга Метромания - Ирина Майорова

В конце концов, ворча и чертыхаясь, профессор продиктовал названия десятка препаратов, подробно растолковав, как их следует принимать. Писать назначение своей рукой светило фтизиатрии предусмотрительно не стал и вообще попросил, чтобы настойчивый визитер забыл его имя:

– Учтите, молодой человек: в случае возникновения конфликтной ситуации я все буду отрицать. Даже знакомство с вами. Если в медицинском мире узнают об этой истории, меня подвергнут обструкции. Я вообще не понимаю, почему пошел у вас на поводу. Просто стал жертвой вашей напористости.

Несмотря на затянувшийся визит в клинику, на то, что для приобретения лекарств из списка пришлось побегать по аптекам, да еще порыскать в поисках хозяйственного магазина, чтобы купить фонарик, без десяти девять Андрей был на том самом месте, где накануне они расстались с Максом.

Кривцов на встречу пришел не один, а с каким-то мужичонкой. Все время разговора тот стоял поодаль, бросая на Андрея недобрые взгляды.

– Это что за упырь с тобой? – шепотом поинтересовался Шахов у Кривцова. – Смотрит так, будто сейчас зубами в сонную артерию вцепится.

– Колян-то? – так же шепотом уточнил

Макс. – Да не, он нормальный. За Митричем – тем самым безногим, знакомым Витька… Это ему ты лекарства принес… Колян за ним, как за малым ребенком, ухаживает. Просто «кроты» к тем, кто наверху живет, настороженно относятся. Как к чужакам.

– А ты, значит, уже и здесь успел своим стать?

Кривцов, сделав вид, что не заметил сарказма в голосе друга, начал рассовывать по карманам лекарства и одноразовые шприцы. Потом достал из-за пазухи сложенные вчетверо листы.

– Вот это как можно скорее передай Виктору.

– А что это?

– Моя свобода и снятие всех обвинений. Прочтешь – сам поймешь. Постарайся прямо сегодня. И попроси Витька, чтобы завтра… нет, он не успеет… Давай так: послезавтра, часов в девять утра, к нему опять подойдет Колян, пусть Витек ему записку для меня передаст, чтобы я знал, как дела продвигаются. Насчет продуктов не грузитесь – здесь меня на довольствие взяли. У них ставка участкового врача была свободна…

«Он еще прикалывается! – с неприязнью подумал Андрей. – Другой бы в такой ситуации сидел, забившись в угол, и скулил, а Кривцову все хиханьки. А насчет продуктов – это он наверняка в упрек мне сказал. И как бы я, интересно, их поволок? Мы-то тогда провиант на троих перед спуском разделили и в рюкзаки растолкали».

Попрощавшись, он уже поставил ногу на первую арматурину, когда Макс сказал:

– Ты как-нибудь дай знать отцу и матери, что я жив и здоров. Только не по телефону: менты и твой, и их номера наверняка на прослушку поставили. И к Катьке заскочи: она, ясное дело, переживает.

– С отцом твоим я сегодня утром разговаривал, а маман где-то за границей. К Катерине зайду, – пообещал Шахов и через мгновение скрылся в бетонной трубе.

– Ну, вот, Колян, теперь порядок, – оживленно оповестил попутчика-проводника Кривцов. – Конечно, Митрича мы не вылечим – сам понимаешь, для этого другие условия нужны, – но процесс локализуем. Эх, надо было мне еще общеукрепляющие заказать. Ничего, в другой раз Андрюха купит.

– А этот Андрюха – он тебе кто?

– Друг. Мы с ним со школы вместе. Он ради меня на что угодно.

– Уверен?

– Ты это о чем? – Макс почувствовал, что изнутри поднимается злое раздражение: этот бомж метровский считает себя вправе судить о нормальных людях!

– Мутный он какой-то.

– Ничего не мутный! Да и что ты вообще о нем знать можешь? Вы даже парой слов не перекинулись.

– А зачем? Мне надо просто посмотреть на человека, понаблюдать за ним, чтоб понять, говно он или не говно. Так вот: твой друг – говно.

– А хрен ли этому, как ты выражаешься, говну было полдня по аптекам мотаться, а потом в подземелье лезть, чтобы незнакомому человеку лекарство передать?

– Не знаю, – равнодушно дернул плечом Колян. – Может, какие свои цели преследовал. Вот увидишь: он тебе еще нагадит. Все, пошли, а то, пока мы тут телимся, Митрич коньки отбросит.

Больше – до самой пещеры безногого – они не сказали друг другу ни слова.

Предательство

Андрей дышал натужно, со свистом. В горле саднило, а грудная клетка была словно полая коробка, на внутренние стенки которой кто-то накидал толстый слой цемента, а разровнять забыл. В прошлый раз, когда Шахов выбирался из подземелья вместе с Витьком, такого не было. Шедший впереди Милашкин двигался размеренно, четко выдерживая взятый с первой ступеньки ритм. Раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре… Шли ходко, пот заливал глаза и стекал вдоль хребта, но дыхание не сбивалось. Сегодня Андрей тоже пытался считать: раз, два, три, четыре, но на второй или третьей четверке вдруг подкатывала паника, и он, судорожно хватаясь руками за арматурные перекладины, преодолевал метра три, а потом зависал на несколько секунд, унимая колотящееся сердце и хватая ртом жидкий, как диетические щи, воздух. После одного из таких рывков Шахов чуть не потерял сознание и дал себе слово больше не смотреть наверх, туда, где сквозь узкую щель – он нарочно не до конца задвинул решетку – сочился мутно-желтый тусклый свет освещавшего двор фонаря.

Андрей ударился о решетку макушкой. Вязаная шапка и накинутый сверху капюшон куртки смягчили удар. Мышцы рук и ног дрожали, будто по ним пропустили электрический ток.

Нечто такое с ним было только однажды. В выпускном классе, когда Андрей решил качаться и провел в тренажерном зале четыре часа. А потом сидел в раздевалке и тупо смотрел, как мелко подергивается внутренняя поверхность бедра, как от подмышечной впадины к локтю и обратно под кожей катится крошечная волна. Остатки сил ушли на то, чтобы заставить себя встать. Он был почти уверен: в вертикальном положении его держит только скелет, все мышцы порваны или растянуты, как старая резинка от треников.

Добравшись из тренажерного зала до дома, он лег в ванну и пустил туда горячую воду, почти кипяток. Но припарки не помогли. На следующий день Шахов не смог встать с постели: любое движение – даже попытка сжать пальцы в кулак – вызывало страшную боль, которая мгновенно распространялась по всему телу.

Поход Андрея в тренажерный зал спровоцировал Макс. На уроке физкультуры класс сдавал нормативы. Шахов смог отжаться на руках всего десять раз (на четверку надо было двадцать), и Кривцов при Катьке и других девчонках назвал его дохляком и даже шутя пнул друга под зад.

Макс считался лучшим легкоатлетом школы: бегал на короткие и длинные дистанции, прыгал в длину, играл в баскетбол, волейбол и регби. Футбол и хоккей – само собой. Стеллажи в его комнате были уставлены кубками, на которых гроздьями висели вымпелы, а под грамоты за спортивные достижения Максова маман выделила целый ящик в серванте.

Сопровожденного пинком «дохляка» класс встретил дружным хохотом. Андрей даже не обернулся. Едва сдерживаясь, чтобы не побежать, быстрым шагом пошел к дверям. Кривцов догнал его в три прыжка. Перед самым носом захлопнул дверь. И за-орал прямо в лицо: